Диалоги

В 1952 году ты предварил «Решающий момент» текстом, который по прошествии времени воспринимается как очень важный для понимания твоей фотографической деятельности и фотографической деятельности вообще. Не мог бы ты рассказать об обстоятельствах его написания? Понятие «решающий момент» стало существенной величиной в эстетике всего поколения. Другие, например Роберт Франк, заняли позицию неприятия этого организующего понимания визуального пространства и, как подразумевается, мира в целом, ограничивая тебя рамками «классического видения». Сейчас, через тридцать с небольшим лет после публикации этого исторического текста, согласен ли ты по-прежнему полностью с его содержанием, в том числе и с радикальными суждениями, которые ты тогда высказал по поводу цвета? Произошла ли в тебе эволюция понимания фотографии – как её образа действий, так и эстетических норм?

Териад делал эту книгу в сотрудничестве с Диком Саймоном из [издательства] “Simon & Schuster”[55]. Меня заставили написать этот текст. Саймон спросил меня: «Как вы делаете ваши изображения?» Я был озадачен… Я сказал: «Не знаю, да это и неважно». Териад, спокойный добрый грек, отвел меня в сторону: «Почему ты делаешь это уже двадцать лет? Давай, изложи это на бумаге». Я быстро написал текст, за пять или шесть дней. Всё это уже было у меня в голове с самого начала. И я не изменил свою точку зрения! Единственное, что интересует меня в фотографии, это то, о чём написано в «Решающем моменте»[56]. Без сомнения, я немного иначе стал думать о цвете, но в тексте, который вы перепечатываете здесь, будут мои уточнения по этому вопросу[57]. Идея назвать книгу «Решающий момент» пришла Дику Саймону после того, как я взял цитату из кардинала де Реца и просто поставил её эпиграфом. Что касается термина «классический», коим, как ты говоришь, меня наградили, не знаю, что здесь имеется в виду. Я отказываюсь оперировать этими категориями: классика, модерн… В сущности все моменты имеют ценность. Но в потоке реальности есть некая неопределённость любого момента. Тем не менее для меня, как и для каждого художника, имеет место признание некоего спасительного пластического порядка, который противостоит разрушительному действию банальности, хаоса и забвения. И это же я нахожу у Роберта Франка, хотя наши визуальные решения отличаются, поскольку соответствуют нашему мировосприятию.

Некоторые с трудом принимают твой переход к рисунку. Можешь ли ты уточнить причины этой комплементарности фотография/рисунок?

Рисунок – это медитация, быстрая или медленная. В фотографии мы всегда находимся на гребне волны, как серфер, в постоянной борьбе со временем. Фотография постоянно переформулирует проблему пространства/времени. Беспрерывно. В этом как раз моя природная нервозность мне сослужила большую службу. Конечно, когда я рисую, от этого же происходит живость линии. Но в рисунке я нахожусь в состоянии глубокой медитации, остановки времени. И однако это тот же визуальный мир. Не существует эстетики, свойственной отдельно фотографии или рисунку. В этих двух случаях применяется специфическая техника, это всё и меняет. И для рисунка необходимо научиться владеть собой. Не торопиться… Фотография немедленно обретает свою структуру, структура в ней содержится с первого момента. В рисунке я увлекаюсь, хочу сразу же получить результат! Но это не фотография, и я уже готов полностью с этим согласиться. Рисунок можно дорабатывать, в фотографии мне это запрещено. Или возможно с помощью следующего изображения. Отсюда потери. Но для меня сейчас именно следующий рисунок имеет особое значение…

ФОТОГРАФИРОВАТЬ – НИЧТО, СМОТРЕТЬ – ВСЁ!

Интервью с Филиппом Бегнером (1989 г.) [58]

Анри Картье-Брессон: Перед началом нашего интервью я хотел бы вам напомнить, как мы встретились в первый раз. Я очень хорошо это помню… Это было весной 1940 года в Фотографической службе армии, она располагалась в Бют-Шомон, вы туда приехали принимать руководство.