Читаем Диалоги полностью

Почему тогда вы всегда отказывались кадрировать ваши фотографии в случае необходимости?


Это моя радость, моё удовольствие. Единственная, которую я разрешил кадрировать, – фотография будущего папы, кардинала Пачелли, на Монмартре в 1938 году. Я работал для ежедневной газеты Ce soir”. Фотографию должны были подавать с пылу с жару к 11 часам. Я использовал камеру с пластинами 9 × 12. Это был действительно «чик-чак», как по-турецки говорят про фотографию. Толпа кричала: «Слава нашему Богу!» Мне пришлось поднять аппарат над головой и снимать так. После, в лаборатории, нужно было это исправить. Но это единственный раз.


В любом случае, лаборатория – это не ваша страсть…


У меня нет с этим ничего общего. Это не моя работа. Снимать – это для меня. Печатать или развешивать – нет. В этом я доверяюсь своим товарищам. Когда делают мои выставки, я просто прошу, чтобы мне позволили пройтись там одному за час до открытия, чтобы, возможно, предложить что-то передвинуть.


Есть ли фотографии, о которых вы сожалеете? Считаете, что лучше было бы их не делать?


В какой-то момент появляется автоцензура. Но… это никого не касается.


С какими ситуациями связано её появление?


Любовь, насилие, смерть. Вопрос стыда. Не будем забывать и о том, что когда мы хотим фотографировать, мы тоже совершаем насилие. Я очень хорошо понимаю людей на Востоке, не позволяющих себя фотографировать.


Вы часто применяете к себе автоцензуру?


Плохих фотографий полно. Много отходов. Это как живое серебро, как ртуть, которая катается, и ты всегда попадаешь мимо. В 1934 году в Мексике мне сильно повезло. Понадобилось только толкнуть дверь. Две лесбиянки занимались любовью. Это было такое сладострастие, такая чувственность… Их лиц не было видно. Я нажал на спуск. Чудо, что я смог это увидеть. В этом нет ничего непристойного. Физическая любовь во всей своей полноте. Никогда я не смог бы заставить их позировать.


А что такое стыд для фотографа?


Ню, например. Я никогда не фотографировал обнаженную натуру.


Но вы её рисовали…


Это разное видение. На фотографии это мне не нравится. Дега удалось сделать одну восхитительную фотографию ню. Но в любом случае, это одна из тем, которые никого не касаются. В рисунке это совсем другое. Я их много делаю. Но мне это даётся хуже всего. Стараюсь изо всех сил. Я действительно одержим рисунком. Делаю много набросков на выставках.

Но я не иллюстратор, у меня нет никакого воображения. Когда был вторым ассистентом у Жана Ренуара на «Правилах игры» и «Загородной прогулке», мы с ним оба хорошо знали, что я никогда не буду режиссёром. Потому что у меня и впрямь нет никакого воображения.


Вы многому научились, находясь в контакте с ним?


«В контакте с ним» – это очень уместное выражение. Потому что в работе рядом с ним самым обогащающим было слушать его, следовать за ним. Он накануне готовил следующий день, переделывал диалоги, вовлекал в это всех. Некоторые из диалогов я знал наизусть. Это была эпоха Народного фронта. Всех увлекал вихрь энтузиазма, была неразбериха. Но мы переживали опыт настоящей солидарности, соединяющей людей в группе. Много веселились. Я был статистом-семинаристом с Жоржем Батаем в «Загородной прогулке». Жак Беккер там был, и Лукино Висконти тоже. В «Правилах игры» среди детей-статистов были внучки Поля Сезанна и Огюста Ренуара. Какая картина! Тем не менее в техническом смысле я ничего не вынес из этого кинематографического опыта. Второй ассистент и не заглядывает в видоискатель. И я был действительно лишён воображения. Как и сейчас.


А зрительная память у вас есть?


Если с чего-то делаю набросок, я это запоминаю. Об этом очень хорошо сказал Гёте в «Итальянском путешествии»: «Чего я не нарисовал, того не увидел».


Вы анализируете свои сны?


Что, простите?


Ваши сны чёрно-белые?


Один из моих друзей, психоаналитик, однажды сказал мне: «Анри, ты, может, и сумасшедший, но не больной». Такой ответ вам подходит?


Как можно иметь взгляд живописца, если видишь мир только в чёрном и белом?


Главное – это именно форма, не свет. Всё в ней.


Объясняет ли это то обстоятельство, что вы занимаетесь больше рисунком, чем живописью?


Перейти на страницу:

Похожие книги

12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти
Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Известный французский писатель и ученый-искусствовед размышляет о влиянии, которое оказали на жизнь и творчество знаменитых художников их возлюбленные. В книге десять глав – десять историй известных всему миру любовных пар. Огюст Роден и Камилла Клодель; Эдвард Мунк и Тулла Ларсен; Альма Малер и Оскар Кокошка; Пабло Пикассо и Дора Маар; Амедео Модильяни и Жанна Эбютерн; Сальвадор Дали и Гала; Антуан де Сент-Экзюпери и Консуэло; Ман Рэй и Ли Миллер; Бальтюс и Сэцуко Идэта; Маргерит Дюрас и Ян Андреа. Гениальные художники создавали бессмертные произведения, а замечательные женщины разделяли их судьбу в бедности и богатстве, в радости и горе, любили, ревновали, страдали и расставались, обрекая себя на одиночество. Эта книга – история сложных взаимоотношений людей, которые пытались найти равновесие между творческим уединением и желанием быть рядом с тем, кто силой своей любви и богатством личности вдохновляет на создание великих произведений искусства.

Ален Вирконделе

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение
Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение