Диалоги (о государстве, о законах)

(XII, 14) Радость, какова бы она ни была, не заслуживает порицания и сама по себе не составляет цели музыки, но это движение души возникает как сопутствующее явление; конечная же цель — помочь доблести. Этого не заметили многие и прежде всего тот, кто в сочинения римлянина Цицерона «О государстве» осуждает музыку. Ибо я не склонен утверждать, что подобные взгляды высказал сам Цицерон. И в самом деле, кто решился бы утверждать, что Цицерон принижает музыку и, как нечто дурное, порицает искусство, различающее достоинства и недостатки гармоний и ритмов, Цицерон, которого игра актера Росция, славившегося одними только ритмами и к тому же неблагородными и дурными, тогда изумляла до того, что он был склонен приписывать появление Росция среди людей промыслу богов[365]. И если кто-нибудь скажет, что мысли, высказанные Цицероном в его сочинении «О государстве», соответствуют его собственным взглядам, а его высказывания о Росции — тогдашним обстоятельствам, то и нам ничто не помешает придать этим же словам обратный смысл. Но, несмотря на это, скорее можно было бы втайне отвергнуть мнение оратора, насколько оно относится к рассматриваемому нами вопросу, а не поддерживать его. Ибо, когда дело идет о поисках истины или справедливого решения вопроса, то не достоин доверия тот, кто в своем ответе сообразуется с окружением или со своим предвзятым мнением, а не с действительным положением вещей. Но я полагаю, что никто не стал бы — из-за наличия подкупленных людей среди ораторов — порицать само ораторское искусство. Точно так же, если некоторые художники, желая угодить толпе, исполняют неблагородные произведения, то это не укор искусству. Но ведь отечество самого́ Цицерона еще во времена Нумы и несколько позднее, когда люди были дикими, как говорит сам Цицерон, воспитывало их при посредстве музыки, которая в частной жизни сопровождала их пиры, в общественной — все священнодействия (Аристид Квинтилиан, «О музыке», II, стр. 69 слл. Мейб.).

ТРЕТИЙ ДЕНЬ

КНИГА V

(I, 1) Итак, в ту пору римское государство уже не было даже таким, каким его описывает Саллюстий, — наихудшим и низко павшим, как он говорит; нет, государства вообще не существовало — если рассматривать его с точки зрения, которая была высказана в беседе о государстве, состоявшейся тогда между выдающимися людьми. Так заявляет и сам Туллий, не приводя ни слов Сципиона, ни чьих бы то ни было еще, но говоря своими собственными, в начале пятой книги, сперва напомнив стих поэта Энния, гласящий (Августин, «О государстве божьем», II, 21):

Древний уклад и мужи — вот римской державы опора[366].

Стих этот, ввиду его краткости и правдивости, поэт, мне кажется, изрек, как бы уподобясь оракулу: ибо ни эти мужи, если бы гражданам не был присущ такой уклад, ни уклад, если бы мужи эти не стояли во главе гражданской общины, не смогли бы ни основать, ни так долго сохранять столь великое государство, могущество которого столь далеко и столь широко распространялось. Поэтому еще до наших времен сам дедовский уклад привлекал лучших мужей к деятельности, а выдающиеся мужи хранили древний уклад и заветы предков. (2) Наше же поколение, получив государство как превосходную картину, но уже потускневшую от времени, по небрежности своей не только не обновило ее теми же красками, какими она была написана, но даже не позаботилось о сохранении хотя бы ее общего вида и как бы очертаний. И в самом деле, что остается от древнего уклада, этой, по выражению поэта, опоры римской державы? Ведь он, как мы видим, предан такому полному забвению, что его теперь не только не чтут, но уже и не знают. А о мужах что могу я сказать? Ведь сам уклад утрачен нами вследствие отсутствия мужей, и в этом огромном зле мы должны не только отдать отчет, но как бы и ответить перед судом, словно мы обвиняемся в государственном преступлении. Ибо мы, вследствие своих собственных пороков, а не какой-нибудь случайности, государство сохраняем на словах, но в действительности уже давно его утратили (Августин, «О государстве божьем», II, 21).

В своем сочинении о государстве Туллий говорит, что правитель государства должен быть выдающимся и ученейшим мужем; при этом он должен быть и мудрым, и справедливым, и воздержным, и красноречивым, дабы ему было легко своей непринужденной речью проявлять скрытые качества своего духа и править плебсом. Он также должен быть сведущим в праве, знать сочинения греков, что подтверждается примером Катона, который, в глубокой старости обратившись к изучению сочинений греков, доказал, сколь велика их польза (M. Tulli Ciceronis de re publica librorum fragmenta. Rec. Fr. Osannus. Gottingae, 1847. P. 349, из рукописного комментария к Цицерону).