Диалоги (о государстве, о законах)

(6) Поэтому приступи, пожалуйста, к делу и выбери время для такого сочинения о событиях, доныне либо неизвестных нашим соотечественникам, либо оставленных ими без внимания. Ибо, если — после летописей верховных понтификов[451], самых приятных книг, какие только могут быть, — обратиться к Фабию[452], или к тому человеку, о котором ты всегда упоминаешь, — к Катону[453], или к Писону[454], или к Фаннию[455], или к Веннонию[456] (хотя среди них один отличается большей, другой — меньшей силой изложения), то кто может быть скучнее всех этих людей? Правда, Целий Антипатр[457], современник Фанния, писал немного живее; именно он, хотя и отличался грубой силой и необработанным языком и был лишен блеска и искусства, все же мог подвигнуть остальных на то, чтобы они писали тщательнее. Но вот ему на смену пришли Геллий[458], Клодий и Аселлион[459]; у них нет ничего общего с Целием, скорее есть нечто общее с бесцветностью изложения и неловкостью писателей старшего поколения. (7) Ибо зачем мне упоминать о Макре?[460] Он, при своей многоречивости, правда, отличается некоторым остроумием, но все же заимствует его не из ученого изобилия греков, а у жалких латинских переписчиков. Но его друг Сисенна[461], вводя в речах многое, вполне подходящее для латинского языка, несомненно, превзошел всех писателей, живших до нашего времени, — за исключением, пожалуй, тех, которые еще ничего не выпустили в свет; судить о них мы не можем[462]. Однако в вашем кругу Сисенну никогда не считали оратором, и историю свою он излагал как-то по-ребячески, так что он, из всех греческих писателей читавший, по-видимому, одного лишь Клитарха[463], а кроме него не читавший никого, одному ему и хочет подражать; однако, если бы он и смог с ним сравняться, ему все же было бы далеко до совершенства. Итак, вот твоя задача; она возложена на тебя, — конечно если Квинт не другого мнения.

(III, 8) КВИНТ. — Отнюдь нет, и мы уже не раз об этом говорили, но между нами существует небольшое разногласие.

АТТИК. — Какое же?

КВИНТ. — Насчет времени, с какого следует начать изложение. По моему мнению — с самых отдаленных времен, потому что они описаны так, что этого даже и прочесть нельзя; но Марк предпочитает рассказ о современных ему событиях, дабы иметь возможность охватить те из них, в каких он участвовал сам.

АТТИК. — Я лично готов согласиться скорее с ним. Ведь важнейшие события произошли на нашей памяти и в наш век, более того, он таким образом прославит заслуги дражайшего Гнея Помпея[464] и коснется также и славного и достопамятного своего года[465]. Предпочитаю, чтобы он говорил именно о нем, а не, как говорится, о Реме и Ромуле.

МАРК. — Я хорошо понимаю, Аттик, что от меня уже давно требуют такого труда. Я не стал бы отказываться от него, если бы мне предоставили для него хотя бы немного вполне свободного времени. Ведь за столь большой труд нельзя браться, когда ты поглощен делами и твое внимание отвлечено. Для такой работы необходимы два условия: быть свободным и от забот, и от государственных дел.

(9) АТТИК. — Скажи, а какой досуг был предоставлен тебе для работы над другими сочинениями, которых ты написал больше, чем любой из нас?[466]

МАРК. — У меня кое-когда бывает свободное время, терять которое без пользы я себе не позволяю. Таким образом, если выдадутся свободные дни, когда я могу пожить в деревне, то я, в зависимости от их числа, и занимаюсь своими сочинениями. Что же касается истории, то к ней можно приступить, только обеспечив себе досуг, и ее нельзя закончить в короткое время, да и я обыкновенно всякий раз, когда к чему-либо приступаю, не нахожу себе покоя, если бываю вынужден заняться другим делом, и разорванную ткань сплести вновь мне бывает труднее, чем закончить начатую.

(10) АТТИК. — Твои слова, бесспорно, свидетельствуют о том, что тебе нужно легатство[467] или какой-нибудь подобный ему перерыв в занятиях, обеспечивающий свободу и досуг.

МАРК. — Что касается меня, то я скорее рассчитывал на то освобождение от занятий, на какое имеешь право по возрасту, — тем более, что я, следуя заветам отцов, не склонен отказываться от того, чтобы, сидя в своем кресле, давать советы по вопросам права и нести лестные и почетные обязанности весьма деятельной старости[468]. Ведь таким образом я мог бы и к тому делу, которого ты ждешь от меня, и ко многим другим делам, еще более благодарным и важным, прилагать столько труда, сколько захочу.