Диалоги о камнях

– О, раби, я так согласен с тобою! – воскликнул Шломо, – осмотрительность – первейшая заповедь в поиске истины. Я по крупицам добываю знания из руды фактов и держусь твоего правила: суд поспешный – суд глупца.

– Любопытно, каким образом камни, неспособные производить никаких действий, хранят плоды размышлений? Ведь очевидно, что письменности-то у них нет! – поинтересовался Шмулик.

– Твой вопрос напомнил мне об одной важной вещи, мною упущенной, – ответил Шломо, – камням не нужны чернила, бумага, книги. Свои умственные достижения они держат в памяти. Как в древности люди выдумали должность писца для записи событий, так, для хранения мыслей в веках камни назначили из своей среды самых памятливых, назвав их “памятниками”.

– Я на своей бухгалтерской службе тоже не нуждаюсь в записях, я все цифры держу в голове, – воскликнул Шмулик, – родись я камнем, непременно стал бы памятником!

– А я чем хуже? Хоть и стар, а голова отменная, – похвастался раби Яков, – тысячи сказок вмещает. Талмуд почти наизусть знаю – в любое место пальцем ткни – продолжу по памяти!

– У камней тоже есть свои сказки и даже стихи. Памятники передают их взрослым и детям! – радостно сообщил Шломо.

– А вот, к слову о взрослых и детях, – напомнила о себе Голда, – есть семьи у камней?

– Есть семьи у камней! – подтвердил Шломо, – но только у них не все, как у людей. Нет в каменной среде индивидов женского и мужского пола…

– Стало быть, и неравенства женщин и мужчин нет! – перебила Голда.

– Лучше того: им и борьба за равенство ни к чему! – подхватил Шломо, – а семья у камней – это не муж, жена и дети, а поколения – родители, дети, внуки и так далее.

– Если нет мужчин и женщин, и все они на один манер, значит, и любви меж ними нет, и вместо сердец у них – камни! – огорчилась супруга цадика.

– Есть меж камнями любовь, Голда! Кристально чистая, незамутненная похотью!

“Незамутненная похотью! Еще один чудик беспорочный. Ох уж мне эти хасиды, дай им Бог здоровья!” – подумала Голда.

На несколько минут воцарилось молчание. Раби Яков не вполне оправился от болезни, и чуткий глаз Шломо приметил, что учитель устал. Пора прощаться.

– Как вы поняли, дорогие слушатели, – сказал Шломо, вставши со скамьи, – камни бессильны изменить свою судьбу, но несчастными они себя отнюдь не считают. Есть в их существовании примечательное отличие от человеческого бытия – они живут вечно, другими словами, не умирают. Чрезвычайным следствиям этой их особенности мы посвятим следующую беседу.

День третий

1

Дом раби Якова самый радушный и хлебосольный в городе. Хозяева неизменно и искренне радуются как гостям, так и щедрым их приношениям. Эдак уж ведется в добром хасидском братстве Божина: угощаешься у цадика кушаньями да байками – и с собой неси такую же материю!

На третий день диалогов о камнях визитеры пришли порознь. Первым явился Шмулик. В правой руке он держал баул.

– Принимай, Голда! – сказал Шмулик, открывая крышку, из-под которой торчала солома.

– Сколько тут? – деловито осведомилась жена цадика, заглянувши в баул.

– Три дюжины! Все целы?

– Вроде, все. Яйца-то ведь не камни – хоть и не мыслят, а деликатного отношения к себе требуют. Молодец, ни одного не разбил. Спасибо, Шмулик. Садись, отдохни пока.

Голда аккуратно переложила гостинец в плетенку и убрала в чулан. Подумала, мол, как соберутся на семейную субботнюю трапезу дочери и сыновья со своими половинами да малышней, она выставит на стол глубокую миску с горой крутых яиц. Уважение к этому немудреному блюду Голда и Яков привили своим отпрыскам с детства, а те передали эстафету дальше.

– Кто там? – услыхав стук в дверь, крикнула Голда и, не дожидаясь ответа, отодвинула щеколду.

– Это я! – с некоторым апломбом произнес Шломо, – входя в дом и ставя перед собою накрытую белой тряпицей корзину, – принимай, Голда! Я только от резника.

– Отличный гусь, большой, жирный! – промолвила хозяйка и отпихнула ногой откуда ни возьмись появившуюся кошку, – будь добр, Шломо, убери птичку в подпол, пусть подождет своего часа на холоду.

Как человек тактичный, Голда не подала виду, что обрадовалась подношению Шломо больше, чем подарку Шмулика. Что яйца – сварил да и съел! А от гуся польза и долговременная и скоротечная. Накопишь побольше пера и пуха – вот тебе и одеяло с подушкой. Раби Яков очиняет перья и пишет ими. Общеизвестно, что мясо сей птицы самое вкусное. Фаршированную мукой и гусиным салом шейку – настоящее чудо кулинарии – Голда делит между внуками. Зато шкварки, плавающие в шмальце, достаются дедушке с бабушкой. Это лакомство намазывается на свежую булку, щедро солится и посыпается сверху мелко порубленным укропом. Старики сосредоточенно жуют и благодарят Бога, что сохранил им до преклонных лет аппетит и зубы.

Голда сама выпекает булки. Форма у них продолговатая, низ плоский, а верх горбится. Яков отрезает половину булки поперек, а затем режет вдоль. Нижнюю часть он берет себе, а горбушку отдает жене. Он тоже любит верх, но из благородства не признается в этом. Великодушие готово даже на крупные жертвы.