Диалоги об Атлантиде

Некогда всю землю, отдельными участками, боги разделили между собою, – однако ж без всякого спора; – ибо неразумно было бы допускать, будто боги не знали (сами), что́ каждому из них приличествовало, или, зная, что то или это больше шло к другому, пытались добыть это самое для самих себя посредством споров. Нет, по указаниям справедливости получили они в удел, что им нравилось, и водворились в странах, водворившись же, питали нас, свое стяжание и заботу, как пастыри – свои стада[142]; но при этом не насиловали тел телами, как пастухи пасут свой скот, гоняя его бичами, – нет, они имели дело с животным особенно послушным: правя, будто рулем с кормы, силою убеждения, они располагали по своему усмотрению его душою, и ведя его таким образом, управляли всем смертным родом. Между тем как другие боги получили по жребию другие места и устрояли их, Ифест и Афина, имея общую природу[143], – так как были дети того же отца и увлекались одинаковым призванием к философии и искусству, – оба, по жребию, получили себе в удел одну и ту же – здешнюю страну, как землю, по природе дружественную и благоприятную добродетели и мудрости, и, водворив туземцами ее людей добрых, вложили им в ум учреждение гражданского правления. Имена тех людей сохранились, но дела, вследствие гибели преемников их и за давностью времени, пришли в забвение; ибо остававшееся всякий раз поколение, как уже было сказано[144], держалось гор и не имело письменности, слышало только об именах властителей в стране и очень немногое затем об их делах. Поэтому люди довольствовались тем, что передавали своим потомкам одни имена, а заслуг и законов своих предшественников не знали, разве только по некоторым темным относительно каждого слухам. Нуждаясь, в продолжение многих поколений, в предметах насущной потребности, как сами, так и дети их, они обращали свою мысль только на то, в чем нуждались, ради этого же пользовались и словом, а о том, что́ происходило прежде, когда-то в старину, не заботились. Дух повествования и исследования древностей вошел в города вместе с досугом, когда увидел, что жизненные потребности у некоторых людей уже обеспечены, – но не прежде. Вот почему сохранились имена древних без их дел. Заключаю это из того, что жрецы, по сказанию Солона, рассказывая о тогдашней войне, придавали древним большею частью имена Кекропса, Эрехтея, Эрихтония, Эрисихтона и многие другие, которыми только и различаются у нас предшественники Тезея, – и то же самое было с именами женщин. Ведь тогда занятия воинским делом были общи для мужчин и для женщин. Самый образ и изваяние богини, которое, следуя сему обычаю, тогдашние граждане посвятили ей вооруженным[145], служит доказательством, что все однородные животные мужеского и женского пола способны по природе упражнять сообща свойственные каждому роду добрые качества. – Обитали тогда в этой стране и другие сословия граждан, занимавшиеся ремеслами и добыванием пищи из земли, но племя воинское, выделенное мужами божественными с самого начала, жило особо, обладая всем нужным для питания и образования[146]; собственности, однако ж, никто из воинов не приобретал никакой, в той мысли, что всё, принадлежащее всем, есть общее и для них; кроме достаточной пищи, воины не считали достойным принимать что-либо от других граждан и исполняли все указанные вчера занятия, какие мы усвоили предположенным стражам. О самой нашей стране сообщены были сведения тоже вероятные и правдивые: что, во-первых, своими границами простиралась она тогда до перешейка и по остальному материку – до высот Киферона и Паринфа, откуда границы ее спускались, имея вправе Оропию, а налево – к морю, по реке Азопу; далее, что плодородием эта собственно часть страны превосходила все прочие, так что могла прокармливать большой военный лагерь из племен окрестных. Важное доказательство ее плодородия – то, что и теперешний ее остаток[147] может состязаться с любой землею по обилию приносимых плодов и по богатству пастбищ для всех животных; а тогда она давала всё это и высшего качества, и в чрезвычайном множестве. Но на чем основывается эта вероятность и отчего нынешнюю землю можно справедливо признавать лишь остатком тогдашней? Вся она, выдвинутая из остального материка далеко в море, раскинулась в виде мыса; объемлющий ее сосуд моря весь глубок с первого шагу. Поэтому, при множестве больших наводнений, имевших место на расстоянии девяти тысяч лет, – ибо столько прошло лет с того времени до настоящего, – земля за это время и при таких условиях, стекая с высот, не делала (здесь), как в других местах, значительных наносов, но, смываемая со всех сторон, исчезала в глубине. И вот теперешнее, по сравнению с тогдашним, – как это бывает на малых островах, – представляет собою как будто только остов болевшего тела, потому что с землею всё, что было в ней тучного и мягкого, сплыло и осталось одно тощее тело. А тогда, еще не поврежденная, имела она на месте нынешних холмов высокие горы, в так называемых теперь Феллейских долинах[148] обладала долинами, полными земляного тука, и на горах содержала много лесов, которых явные следы видны еще и ныне. Из гор есть теперь такие, что доставляют пищу одним пчелам; но еще не так давно целы были кровли, (построенные) из деревьев, которые, как прекрасный строевой материал, вырубались там для величайших зданий. Много было и иных прекрасных и высоких дерев; скоту же страна доставляла богатейший корм. Притом в то время она орошалась ежегодно небесными дождями, не теряя их, как теперь, когда дождевая вода сплывает с голой земли в море: нет, получая ее много и вбирая в себя, почва страны задерживала ее между глинистыми заслонами и затем, спуская поглощенную воду, с высот в пустые низины, рождала везде обильные водные потоки, в виде ручьев и рек, от которых и ныне еще, у мест бывших когда-то потоков, остаются священные знаки, свидетельствующие, что мы говорим теперь об этой стране правду. – Такова же была вся остальная страна, – правда, и от природы: но при этом она еще возделывалась, – и, вероятно, земледельцами истинными, преданными этому самому делу (как ремеслу), но вместе с тем людьми, любящими прекрасное и прекрасных качеств, обладателями превосходнейшей земли, изобильнейших вод и самого благорастворенного на земле климата. А главный город в те времена поселен был так. Во-первых, акрополь был тогда не таков, как теперь. В наше время, одна чрезмерно дождливая ночь, растворив кругом почву, совершенно обнажила его от земли, причем одновременно произошло землетрясение и в первый раз случилось, третье пред Девкалионовым бедствием, страшное разлитие воды. В прежнем же своем объеме, в иное время, он простирался до Эридана[149] и Илисса, и, захватывая Пнику, имел насупротив Пники границею Ликавит[150], весь был одет землею и, за исключением немногих мест, имел ровную поверхность. Внешние его части, под самыми скатами, населены были ремесленниками и теми из земледельцев, поля которых находились поблизости; в верхних же, около храма Афины и Ифеста, расположилось совершенно отдельно воинское сословие, окруживши всё, будто двор одного дома, одною оградой. Жили они именно на северной стороне акрополя, устроив себе (там) общие дома, общие зимние столовые и всё, чем надобно обзавестись общежительному государству помощию домостроительства, ради них (воинов) и жрецов, – только без золота и серебра; потому что этих металлов они вовсе не употребляли, но, соблюдая средину между тщеславием и бедностью, строили себе жилища скромные, в которых и сами состаревались, и дети детей их и которые передавали неизменно таким же дальнейшим поколениям. Что же касается южной части акрополя, то, оставляя по временам, как напр. летом, свои сады, гимназии и столовые, они пользовались ею для той же цели[151]. В месте расположения нынешнего акрополя был один источник, от которого, с тех пор как он разрушен землетрясением, остались вокруг лишь небольшие теперешние родники; но всем обитателям того времени доставлял он воду в обилии и был благоприятно растворен и для холодной и для жаркой поры. В таком-то положении они жили, служа стражами для своих сограждан, а для прочих эллинов вождями, с собственного их согласия, и наблюдая особенно за тем, чтобы состав их, как мужчин, так и женщин, могущий и теперь и на будущее время вести войну, оставался по числу всегда одинаков, то есть содержал по крайней мере до двадцати тысяч.