Читаем Диалоги об Атлантиде полностью

Сокр. Значит, злом и Оресту и всем другим?

Алк. Полагаю.

Сокр. Рассмотрим еще и следующее. Если бы, например, тебе живо представилась мысль, что будет лучше, взяв кинжал, пойти к дверям твоего опекуна и друга Перикла и, спросив, у себя ли он, убить его самого, а не кого другого[178]: пусть люди даже сказали бы, что он дома, – я не говорю однако ж, что ты захотел бы сделать что-нибудь такое; но, думаю, помыслил бы, что человеку, не знающему наилучшего, ничто не мешает поддаться мнению и принять самое худое за самое хорошее. Или тебе не кажется?

Алк. Конечно.

Сокр. Итак, если бы ты вошел и увидел его, но не узнал и подумал, что это кто-нибудь другой, – отважился ли бы и при этом убить его?

Алк. Нет, клянусь Зевсом, мне это не кажется.

Сокр. Вероятно потому, что увидел случайно встретившегося, а не того, кого хотел. Не правда ли?

Алк. Да.

Сокр. Поэтому если бы ты и часто решался, но всякий раз, когда намеревался бы сделать это, не узнавал бы Перикла, то не напал бы на него.

Алк. Нет.

Сокр. Что же? думаешь ли, что Орест когда-нибудь напал бы на свою мать, если бы таким образом не узнал ее?

Алк. Не думаю.

Сокр. Ведь и он располагался умертвить, вероятно, не встречную женщину и не чью-нибудь мать, но именно свою.

Алк. Правда.

Сокр. Стало быть, людям с таким расположением и с такими мнениями лучше не знать подобных вещей.

Алк. Видимо.

Сокр. Так видишь ли, что незнание некоторых вещей и для некоторых, известным образом расположенных людей есть добро, а не зло, как недавно казалось тебе?

Алк. Вероятно.

Сокр. Сверх того, рассмотри, если хочешь, и то, что следует за этим; – тебе покажется, может быть, и нелепым.

Алк. Что такое особенно, Сократ?

Сокр. То, что, должно быть, относится, так сказать, к приобретению других знаний. Кто приобрел их без наилучшего, тому стяжателю приносят они мало пользы, а больше вредят. Смотри на это: не необходимо ли тебе кажется, что, намереваясь что-нибудь или делать или говорить, мы сперва должны подумать, знаем ли и действительно ли знаем то, что намерены успешнее или говорить или делать?

Алк. Мне кажется.

Сокр. Не правда ли, что риторы, например, или имея знание, или думая, что знают, всякий раз советуют нам – одни касательно войны и мира, другие касательно созидания стен и постройки гаваней? Одним словом: что ни делает когда-нибудь город для другого города, или сам для себя, – всё бывает по совету риторов.

Алк. Ты правду говоришь.

Сокр. Так смотри и следующее за этим: сумею ли разобрать дело?[179] Ты, вероятно, называешь людей разумными и неразумными?

Алк. Называю.

Сокр. И немногих ли – неразумными, а немногих разумными?

Алк. Так.

Сокр. И смотря на что-нибудь, называешь теми и другими?

Алк. Да.

Сокр. А назовешь ли ты разумным того, кто умеет советовать, не зная, почему что-нибудь лучше и когда лучше?

Алк. Нет.

Сокр. Думаю, – и того, кто самую войну-то знает, не зная, когда она лучше, и (во столько) во сколько времени лучше. Не правда ли?

Алк. Да.

Сокр. Не правда ли, что – и того, кто умеет убить, отнять деньги, изгнать из отечества, не зная, когда лучше и кого лучше?

Алк. Конечно нет.

Сокр. Следовательно, кто знает что-либо такое, и его знание сопровождается знанием наилучшего, тот почерпает пользу, вероятно, в этом самом знании. Не правда ли?

Алк. Да.

Сокр. И мы назовем его человеком разумным и удовлетворительным советником как городу, так и самому себе; а делающего[180] противное этому не назовем. Или тебе не кажется?

Алк. По мне так.

Сокр. Что же? из тех, которые умеют ездить верхом, стрелять из лука, или опять – биться на кулаках, либо бороться, также вступать в другие подвиги и делать в том же роде всё иное, относящееся к искусству, кто, скажешь ты, в этом искусстве[181] бывает лучшим? Например, в верховой езде – не тот ли, кто искусно ездит верхом?

Алк. Тот.

Сокр. А в борьбе, думаю, тот, кто искусно борется; в игре на флейте – тот, кто искусно играет; вероятно, и другое подобно этому[182]. Или как иначе?

Алк. Не иначе, а так.

Сокр. Но кажется ли тебе, что знатоку в этих делах необходимо быть также и человеком разумным?[183] Или скажем, что далеко до этого?

Алк. Конечно далеко, клянусь Зевсом.

Сокр. Каково же будет, думаешь, общество хороших стрелков и флейтщиков, также борцов и других искусников, перемешанных с людьми, о которых мы сейчас говорили, которые то есть знают это самое – вести войну и умерщвлять, – и сверх того с риторами, дышущими ветром политики, – когда все эти люди не имеют знания о наилучшем, и о том человеке, который знает, когда лучше пользоваться каждым из них и для кого лучше?

Алк. Мне кажется, худое, Сократ.

Сокр. Ты сказал бы это тем более, когда увидел бы, что каждый из них тщеславится, и в своем занятии поставляет важнейшую часть дел общественных,

Чтобы быть самого себя превосходней[184]
Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы. Спектр героев обширен – от Рембрандта до Дега, от Мане до Кабакова, от Умберто Эко до Мамышева-Монро, от Ахматовой до Бродского. Все это собралось в некую, следуя определению великого историка Карло Гинзбурга, «микроисторию» искусства, с которой переплелись история музеев, уличное искусство, женщины-художники, всеми забытые маргиналы и, конечно, некрологи.

Кира Владимировна Долинина , Кира Долинина

Искусство и Дизайн / Прочее / Культура и искусство