Читаем Диалоги об Атлантиде полностью

Сокр. А не я ли сейчас непрерывно спрашивал тебя?

Алк. Да.

Сокр. И не ты ли отвечал?

Алк. Конечно.

Сокр. Что ж? кто из нас сказал, что было сказано?

Алк. Из допущенного видно, Сократ, что я.

Сокр. И не то ли было сказано, что прекрасный сын Клиниаса, Алкивиад, не знает о справедливом и несправедливом, а думает, что знает, и готовится идти в собрание Афинян с намерением подавать им советы в том, чего вовсе не знает. Не так ли было?

Алк. Оказывается, так.

Сокр. Стало быть, над нами, Алкивиад, сбылась Еврипидова поговорка[247]. Ты, видно, слышал это от себя, а не от меня; не я говорил, а ты: меня же напрасно обвиняешь. Впрочем, и хорошо сказано: ведь у тебя в уме, добряк, в самом деле отчаянное предприятие[248], – учить тому, чего не знаешь и чему не думал учиться.

Алк. Но я полагаю, Сократ, что Афиняне и прочие Эллины редко совещаются о том, что справедливо, или несправедливо, ибо признают это очевидным для всякаго. Оставляя подобные совещания, они исследуют, что полезнее им в делах; потому что справедливое и полезное, по моему мнению, – не одно и то же. Многим и величайшие несправедливости доставляли пользу, а иным и справедливые поступки, думаю, ни к чему не послужили.

Сокр. Что ж? если вовсе иное дело – справедливость, и иное – польза, то опять не приписываешь ли ты себе знания, что́ полезно людям, и почему?

Алк. А что же мешает, Сократ, если ты снова не спросишь меня, у кого я научился этому, или каким образом открыл сам?

Сокр. Что ты это делаешь?[249] Если слова твои несправедливы, и несправедливость их можно доказать тем же способом, как доказаны прежние; то надобно, думаешь, слышать что-нибудь новое, какие-нибудь иные причины, как будто высшие походят уже на изношенное рубище[250], которого надевать ты более не хочешь, пока не принесут тебе доказательств чистых, без пятен. Но, оставляя в покое предостерегательную твою оговорку[251], я всё-таки спросил бы тебя, где учился ты узнавать полезное, и кто твой учитель; я соединил бы все прежние вопросы в один: и ты, очевидно, пришел бы к тому же, ты не был бы в состоянии доказать ни того, что сам открыл полезное, ни того, что научился узнавать его. Но как это тебе уже приелось и ты не с удовольствием принял бы ту же самую речь; то я, пожалуй, оставлю вопрос: знаешь ты или не знаешь, что полезно Афинянам? Скажи только, сделай милость, справедливое и полезное – точно ли одно и то же, или не одно[252]. Если угодно, спрашивай меня, как я спрашивал тебя; а не то раскрой дело сам по себе.

Алк. Не знаю, Сократ, мог ли бы я раскрыть это сам по себе.

Сокр. Да вообрази, добряк, что я – собрание, народ. Там ведь понадобится же тебе убеждать каждого. Не правда ли?

Алк. Да.

Сокр. Так не всё ли равно – убеждать людей поодиночке или вдруг многих в этом предмете, который знаешь, подобно грамматисту, учащему грамоте и одного и нескольких?

Алк. Всё равно.

Сокр.

Таким же образом, и преподающий науку чисел не учит ли как одного, так и многих?

Алк. Да.

Сокр. И кто знает это, тот арифметист?

Алк. Конечно.

Сокр. Ну а ты, в чем можешь убеждать многих, можешь ли убедить и одного?

Алк. Вероятно.

Сокр. И уж очевидно в том, что знаешь?

Алк. Да.

Сокр. И человек, вступающий в подобную беседу, отличается от народного оратора только тем, что последний убеждает толпу, а первый – одного?

Алк. Должно быть.

Сокр. Ну так теперь, если всё равно убеждать многих и одного, потрудись над одним мною[253] и решись доказать, что справедливое иногда бывает неполезно.

Алк. Ты досадителен, Сократ.

Сокр. Но, начиная досадительностью, я намерен уверить тебя в противном, в чем ты уверить меня не хочешь.

Алк. Хорошо, говори.

Сокр. Только отвечай на вопросы.

Алк. Нет, говори сам по себе.

Сокр. Как? разве тебе не хочется быть убежденным?

Алк. Очень хочется.

Сокр. А не тогда ли ты бываешь убежден, когда говоришь, что это так?

Алк. Кажется.

Сокр. Отвечай же; а если не дослушаешь самого себя, что справедливое – полезно, другому-то не поверишь.

Алк. Конечно нет, – надобно отвечать; вреда, думаю, не будет.

Сокр. Ты настоящий прорицатель![254] Говори же, из дел справедливости, одни, по твоему мнению, полезны, другие – нет?

Алк.

Да.

Сокр. Равным образом, иные прекрасны, иные – нет?

Алк. Как это?

Сокр. Казалось ли тебе, что кто-нибудь совершает хотя и постыдное дело, однако ж справедливое?

Алк. Не казалось.

Сокр. Напротив, всё справедливое казалось прекрасным?

Алк. Да.

Сокр. А что прекрасно опять, то всегда ли добро? или иногда добро, иногда нет?

Алк. Я думаю, Сократ, что иное прекрасное есть зло.

Сокр. Напротив, постыдное – добро?

Алк. Да.

Сокр. Не то ли разумеешь ты, что, например, на войне многие, помогая другу или родственнику, получают раны и умирают, а те, которые не помогают, хоть и обязаны, остаются здоровыми?

Алк. Конечно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы. Спектр героев обширен – от Рембрандта до Дега, от Мане до Кабакова, от Умберто Эко до Мамышева-Монро, от Ахматовой до Бродского. Все это собралось в некую, следуя определению великого историка Карло Гинзбурга, «микроисторию» искусства, с которой переплелись история музеев, уличное искусство, женщины-художники, всеми забытые маргиналы и, конечно, некрологи.

Кира Владимировна Долинина , Кира Долинина

Искусство и Дизайн / Прочее / Культура и искусство