Читаем Диалоги об Атлантиде полностью

Алк. У него, например, научился я говорить по-гречески, и в этом отношении не могу назвать тебе другого учителя, но чувствую себя обязанным тому самому учителю, которого ты не считаешь отличным.

Сокр. Да, почтеннейший, в этом-то народ – хороший учитель, и науку его по справедливости можно хвалить[243].

Алк. Почему же?

Сокр. Потому что он обладает именно тем, чем должны обладать хорошие наставники.

Алк. Что ты разумеешь?

Сокр. Разве не известно тебе, что люди, намеревающиеся учить чему-нибудь, должны наперед сами знать это? Или нет?

Алк. Как же нет?

Сокр. Но не правда ли, что знающие должны быть согласны друг с другом, а не разногласить?

Алк. Да.

Сокр. А скажешь ли, что в чем они разногласят, то знают?

Алк. Ну нет.

Сокр. Так каким же образом быть им учителями в том предмете?

Алк. Никак нельзя.

Сокр.

Что ж? разногласит ли, думаешь, народ, что́ камень, что́ дерево? Когда ты спрашиваешь об этом у кого-нибудь, – все не то же ли самое разумеют, не к тому же ли самому бегут, с намерением взять камень или дерево? Не так ли и прочее в этом роде? Эту-то почти мысль я соединяю с твоими словами о знании греческого языка. Или не так?

Алк. Так.

Сокр. Не в том же ли, как сказано, согласны между собою и города, взятые порознь и вместе? Тут они не спорят друг с другом и не говорят – один одно, другой другое.

Алк. Конечно, нет.

Сокр. Следовательно, тут-то они по справедливости и хорошие учители?

Алк. Да.

Сокр. Итак, если бы мы вздумали сообщить кому-нибудь подобное знание, то правильно поступили бы, послав его в науку к народу?

Алк. Конечно.

Сокр. Напротив, что́, если бы нам захотелось знать не только то, что́ люди и что́ лошади, но и то, которые из них быстры и которые нет? Мог ли бы народ научить этому?

Алк. Не очень.

Сокр. Так не убедительное ли для тебя доказательство, что этого он не знает, что в этом он – плохой учитель, когда тут несогласен сам с собою?

Алк. Я думаю.

Сокр. Равным образом, если бы нам захотелось знать не только то, что́ люди, но и то, которые из них здоровы и которые больны: был ли бы народ достаточным для нас учителем?

Алк. Конечно нет.

Сокр. И не заключил ли бы ты, что в этом отношении он – худой учитель, когда бы заметил его разногласие с самим собою?

Алк.

Я думаю.

Сокр. Что ж теперь? кажется ли тебе, что в отношении к справедливым и несправедливым людям и поступкам, народ согласен и в целом своем составе, и друг с другом?[244]

Алк. Всего менее, Сократ, клянусь Зевсом.

Сокр. Что? тут он особенно разногласит?

Алк. Да, и непрестанно.

Сокр. Ты, думаю, никогда не видывал и не слыхивал, чтобы разногласие людей касательно здоровых и нездоровых доходило наконец до сражения и взаимного убийства.

Алк. Конечно нет.

Сокр. Напротив, касательно справедливого и несправедливого, если не видел, то, знаю, слышал – и от Омира, и от многих других. Ведь об Одиссее и Илиаде слыхал?

Алк. Без сомнения, Сократ.

Сокр. А эти поэмы – не о разногласии ли касательно справедливого и несправедливого?

Алк. Да.

Сокр. Тут ведь ахейцы и трояне, женихи Пенелопы, и Одиссей вступали в сражения-то и подвергались смерти именно за это разногласие.

Алк. Твоя правда.

Сокр. Думаю, что и в Танагре[245]

причиною смертей и сражений между Афинянами, Лакедемонянами и Виотянами, а потом в Херонее, где пал и отец твой Клиниас, было не какое другое разногласие, как рассуждении справедливого и несправедливого. Не так ли?

Алк. Правда.

Сокр. Итак, эти ли, скажешь, знают то, касательно чего разногласие доводит их самих до крайних бедствий?

Алк. Нет, не думаю.

Сокр. И не таким ли учителям приписываешь ты свое знание, которые, по твоим же словам, сами не имеют его?

Алк. Походит.

Сокр. Так вероятно ли, что ты знаешь справедливое и несправедливое, когда касательно его находишься в таком заблуждении, и когда, как видно, ты ни у кого не учился этому, и сам не открыл?

Алк. Да, судя по твоим словам, невероятно.

Сокр. А видишь ли, Алкивиад, что и это опять ты не хорошо сказал?[246]

Алк. Что такое?

Сокр. Что говоришь, судя по моим словам.

Алк. Отчего же? разве не твои слова, что я ничего не знаю о справедливом и несправедливом?

Сокр. Конечно нет.

Алк. А мои?

Сокр.

Да.

Алк. Как же это?

Сокр. Узнаешь вот из чего. Если я тебя спрошу, что больше, – единица или два; то не скажешь ли ты, что два?

Алк. Скажу.

Сокр. Чем больше?

Алк. Единицею.

Сокр. Кто же из нас говорит, что два больше одною единицею?

Алк. Я.

Сокр. Не правда ли, что я спрашивал, а ты отвечал?

Алк. Правда.

Сокр. Так я ли говорю об этом, поколику спрашиваю, или ты, поколику отвечаешь?

Алк. Я.

Сокр. Положим еще, что я спросил бы тебя, какие буквы в слове Сократ, и ты отвечал бы мне: кто тогда говорил бы?

Алк. Я.

Сокр. Ну так скажи мне одним словом: если предлагается вопрос и ответ, то кто говорит, – вопрошающий или отвечающий?

Алк. Мне кажется, Сократ, что отвечающий.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы. Спектр героев обширен – от Рембрандта до Дега, от Мане до Кабакова, от Умберто Эко до Мамышева-Монро, от Ахматовой до Бродского. Все это собралось в некую, следуя определению великого историка Карло Гинзбурга, «микроисторию» искусства, с которой переплелись история музеев, уличное искусство, женщины-художники, всеми забытые маргиналы и, конечно, некрологи.

Кира Владимировна Долинина , Кира Долинина

Искусство и Дизайн / Прочее / Культура и искусство