Приходится говорить[226]. Хотя тому, кто любит, и нелегко относиться к человеку, который не ниже людей его любящих, однако ж я осмелюсь высказать свою мысль. Если бы я видел, Алкивиад, что ты доволен всем тем, о чем сейчас упомянуто мною, и намерен был с этим провесть свою жизнь, то давно бы, сколько знаю себя, отказался от своей любви. Но теперь я хочу раскрыть пред самим тобою другие твои помыслы, из чего ты уразумеешь, что я непрестанно наблюдал за тобою. Если бы, кажется, какой-нибудь бог сказал тебе: Алкивиад! хочешь ли жить, наслаждаясь тем, что имеешь, или тотчас умереть, если нельзя тебе будет получить что-нибудь более? – то ты, думаю, избрал бы смерть[227]. И я скажу, какая теперь надежда твоей жизни. Ты думаешь, что как скоро явишься в собрание афинского народа, – а это будет чрез несколько дней, – то докажешь Афинянам, что сто́ишь таких почестей, какими не пользовался ни Перикл, ни кто другой из мужей, когда-либо существовавших, и, доказав это, приобретешь в городе величайшую силу; приобретши же силу здесь, будешь могуществен и у прочих Эллинов, да не только у Эллинов, даже у варваров, обитающих на одном с нами материке[228]. Потом если бы тот же бог снова сказал тебе, что твоя власть должна ограничиваться только Европою, а в Азию перейти тебе будет нельзя и к тамошним делам рука твоя не прострется; то ты, кажется, не захотел бы довольствоваться и этим, жить без надежды – наполнить своим именем и силою целое, можно сказать, человечество. Кроме Кира и Ксеркса, для тебя, думаю, нет человека, стоящего внимания. Что именно такою воодушевляешься ты надеждою, это я знаю, а не догадываюсь. Но сознаваясь, что я говорю правду, ты, может быть, спросишь: как же это, Сократ, относится к причине твоей безотвязности, которую ты спешил было открыть мне и по которой не оставляешь меня? Скажу и это, любезный сын Клиниаса и Димонахи. Цели всех этих помыслов без меня достигнуть ты не можешь: столь велико, думаю, мое влияние на тебя и на твои обстоятельства! Потому-то Бог, давно уже полагаю я, и не позволял мне разговаривать с тобою, а я всё ждал, пока позволит. Ведь как ты надеешься[229] иметь великую силу в городе, доказав ему предпочтительное свое достоинство, и что для тебя нет ничего невозможного: так и я надеюсь иметь величайшее влияние на тебя, доказав, что в отношении к тебе значу более всех, что ни опекун, ни родственник, никто, кроме меня, лишь бы только Бог помог, не в состоянии сообщить тебе ту силу, которой ты жаждешь. Когда ты был моложе и еще не питал этой надежды, Бог не позволял мне беседовать с тобою, – кажется потому, что наша беседа тогда могла бы быть напрасна: а теперь он велит, теперь ты можешь слушать меня.
Алк.
Я нахожу, Сократ, что, начав говорить, ты сделался гораздо страннее, чем был прежде, когда следовал за мною молча, хотя и в то время казался очень странным. Питаю ли я такие мысли или нет, – у тебя, как видно, уже решено: и если бы я стал отказываться, это нисколько не помогло бы мне убедить тебя. Пусть так. Однако ж, если бы я и совершенно проникнут был подобными мыслями, – каким же образом осуществятся они чрез тебя, а без тебя ничего не выйдет? Можешь ли сказать это?
Сокр.
Ты так спрашиваешь, как будто я должен произнести тебе длинную речь, к каким столь привычно твое ухо[230]. Нет, мое дело не таково. Я, кажется, только в состоянии доказать тебе, что это в самом деле так, если ты хоть немного поможешь мне только в одном.
Алк.
Лишь бы тут не требовалось какой-нибудь трудной помощи, я готов.
Сокр.
А трудно ли, по твоему мнению, отвечать на вопросы?[231]
Алк.
Не трудно.
Сокр.
Отвечай же.
Алк.
Спрашивай.
Сокр.
Но ведь я буду спрашивать тебя, как человека, проникнутого именно теми мыслями, которые тебе приписаны мною.
Алк.
Пожалуй, если хочешь, только бы знать, о чем будешь спрашивать-то[232].
Сокр.
Хорошо. Итак, ты думаешь, говорю я, чрез несколько времени сделаться советником Афинян. Но если бы, в минуту твоего вступления на кафедру, я взял да и спросил: Алкивиад! ты встаешь со своим советом, когда Афиняне вознамерились открыть о чем-то совещание: скажи, потому ли решаешься на это, что разумеешь дело лучше их? – Что отвечал бы ты?
Алк.
Конечно, отвечал бы, что разумею дело лучше их.
Сокр.
Следовательно ты – хороший советник в том самом, что случилось тебе уразуметь?
Алк.
Как же иначе?
Сокр.
А разумеешь ты только то, что узнал от других, или открыл сам?
Алк.
Что же более?
Сокр.
Но можно ли изучить или открыть что-нибудь, не желая ни учиться от других, ни самому искать?[233]
Алк.
Нельзя.
Сокр.
Что ж? видно, думая что-нибудь узнать, ты захотел найти или изучить это?
Алк.
Совсем нет.
Сокр.
А было ли время, когда того, что теперь знаешь, ты, по собственному своему убеждению, не знал?