Диалоги об Атлантиде

Сокр. Если же справедливость есть сила души, то душа более сильная не есть ли и более справедливая? Ведь такая-то, почтеннейший, представлялась нам лучшею.

Ипп. Конечно, представлялась.

Сокр. А что, если знание? – душа более мудрая не есть ли более справедливая, а более невежественная – более несправедливая?

Ипп. Да.

Сокр. А что, если то и другое? – душа, имеющая более того и другого, силы и знания, – не более ли справедлива, а более невежественная – не более ли несправедлива? Не необходимо ли быть этому так?

Ипп. Явно.

Сокр. Будучи же более сильною и более мудрою, душа лучшая не представлялась ли нам также душою, имеющею больше силы делать то и другое – и прекрасное и постыдное во всякой работе?

Ипп. Да.

Сокр. Следовательно, когда она совершает постыдное, то совершает добровольно[218], своею силою и искусством; а эти принадлежности – или обе, или которая-нибудь из них, видимо относятся к справедливости.

Ипп. Походит.

Сокр. И обижать-то значит делать зло, а не обижать – добро.

Ипп. Да.

Сокр. Более сильная и лучшая душа, когда обижает, не добровольно ли будет обижать, а худая – не невольно ли?

Ипп.

Явно.

Сокр. Добрый человек не добрую ли имеет душу, а злой – не злую ли?

Ипп. Да.

Сокр. Стало быть, доброму человеку свойственно обижать добровольно, а злому – невольно, если только добрый имеет добрую душу.

Ипп. Да, конечно, имеет.

Сокр. Стало быть, добровольно погрешающим и делающим постыдное и несправедливое, Иппиас, если есть такой, не может быть никто иной, кроме доброго.

Ипп. Не знаю, как согласиться в этом с тобою, Сократ.

Сокр. Да и мне с собою, Иппиас: однако ж из теперешнего-то рассуждения выходит необходимо это. Я уже давно говорил, что в этом отношении блуждаю туда и сюда и никогда не останавливаюсь на том же самом. Впрочем, блуждать мне, или иному простаку, нисколько не удивительно: если же блуждаете и вы, мудрецы, то это уже и для нас странно; потому что побывавши и у вас, мы не оставляем своего блуждания.

Алкивиад Первый

ЛИЦА РАЗГОВАРИВАЮЩИЕ:

СОКРАТ И АЛКИВИАД

Сокр. Ты удивляешься, думаю, сын Клиниаса, что, полюбив тебя прежде всех, я один теперь не отстаю от тебя, когда прочие уже отстали, и что между тем как другие надоедали[219] тебе своими беседами, я, в продолжение столь многих лет[220], не сказал с тобою ни одного слова. Причина этому была не человеческая, а божественная, которой силу ты узнаешь впоследствии[221]. Теперь она уже не препятствует, и вот я пришел, надеясь, что и впредь препятствовать не будет. Почти во всё это время я внимательно наблюдал, как ты держишь себя в отношении к лицам, тебя любящим. Много было их, и они отличались высокоумием; но не осталось ни одного, который не убежал бы, побежденный твоею рассудительностью. Я раскрою причину[222]

твоего презрения к ним. Тебе, говоришь, ни в ком из людей и ни для чего нет надобности; потому что богатство твое велико: всего довольно, начиная с тела до души. Во-первых, ты считаешь себя красивым и знатным[223], и всякий ясно видит, что не обманываешься. Во-вторых, ты происходишь из семейства самого храброго[224] в своем городе, величайшем между городами Эллинов; а потому со стороны отца у тебя очень много знаменитых друзей и родственников, которые, если бы понадобилось, готовы служить тебе. Не менее их и не хуже они также со стороны твоей матери. Но, по твоему мнению, более всех упомянутых мною лиц доставляет тебе силы Перикл, сын Ксантиппа, которого твой отец назначил тебе и твоему брату в опекуны и который не только в своем отечестве, но и в целой Элладе, даже во многих и известнейших поколениях варваров[225], может делать всё, что хочет. Я прибавил бы еще, что ты – один из людей богатейших; но в этом отношении у тебя мало самомнения. Гордясь такими преимуществами, ты овладел всеми своими любителями, и они, как слабейшие, подчинились твоей власти. Это тебе известно; а потому, знаю, ты и удивляешься, что́ за мысль у меня – не бросать своей любви, в какой надежде я остаюсь верен ей, несмотря на бегство прочих.

Алк. Но, может быть, тебе неизвестно, Сократ, что ты чуть-чуть предупредил меня. Ведь я первый думал прийти к тебе и спросить тебя именно об этом, то есть чего ты хочешь и с какою целью надоедаешь мне, заботливо являясь везде, где бы я ни бывал. Да, для меня в самом деле удивительно, какое бы могло быть твое намерение, и я охотно желал бы знать об этом.

Сокр. Так, видно, ты будешь слушать меня со вниманием, если, как говоришь, желал бы знать, что́ у меня на уме. Пожалуй слушай и имей терпение – всё скажу.

Алк. Без сомнения, буду слушать – только говори.

Сокр. Смотри же; ведь нет ничего удивительного, что как трудно мне начать, так трудно будет и кончить.

Алк. Говори, добряк; а я уж буду слушать.