Диалоги об Атлантиде

Ипп. Ох, Сократ! всегда ты плетешь такие какие-то речи: берешь труднейшую сторону рассуждения и, держа ее, понемногу пощипываешь, а не подвизаешься против целого предмета, о котором идет речь. Между тем, я и теперь, если хочешь, приведу тебе много удовлетворительных доказательств, что Омир изобразил Ахиллеса лучшим, нежели Одиссей, и правдивым, а Одиссея – лукавым, во многих случаях лживым и худшим, чем Ахиллес. Ты же, если хочешь, противопоставь слово слову, что другой лучше того, – и тогда эти[211] узнают, кто из нас говорит справедливее.

Сокр. Ах, Иппиас! ведь я не сомневаюсь, что ты мудрее меня. Но у меня – всегдашняя привычка, когда кто говорит что-нибудь, быть внимательным, особенно если говорящий кажется мне мудрым. Тогда, сильно желая узнать, что он говорит, я спрашиваю, пересматриваю и свожу сказанное, чтоб узнать. Если же говорящий представляется мне недалеким, я и не спрашиваю, и не забочусь о том, что он говорит. Из этого ты узнаешь, кого почитаю я мудрым: ты увидишь, что с мудрым я и весел, когда он говорит, и спрашиваю, чтобы, узнав что-нибудь, получить пользу. Вот и теперь, когда ты говорил, я подумал, что в стихах, которые ты прочитал – с намерением выставить Ахиллеса говорящим об Одиссее как о хвастуне, мне, если ты говоришь правду, кажется странным то, что Одиссей – человек изворотливый, нигде не является лжецом, а Ахиллес, по твоим словам, является изворотливым, потому что лжет. Сказав наперед те стихи, которые недавно произнес и ты:

Тот ненавистен мне, как врата ненавистного ада,
Кто в душе скрывает одно, а вещает другое,

немного после он говорит[212], что убеждениями Одиссея и Агамемнона не отвлечется от своей решимости и вовсе не останется под Троею, но

Завтра, Зевесу воздав и другим небожителям жертвы,
Я нагружу корабли и не медля спущу их на волны.
Узришь ты, если захочешь, и если тебя то заботит,
С ранней зарею плывущими вдаль по рыбному понту
Все мои корабли под дружиною рьяно гребущей.
Если счастливое плаванье даст Посидон знаменитый,
В третий же день доплыву я конечно
                                               до Ффии холмистой.

А еще прежде этого, ссорясь с Агамемноном, сказал[213]:

Ныне же в Ффию иду; для меня несравненно приятней
Править домой на судах крутокормных;
                                                 тобой посрамленный,
Я не намерен тебе собирать здесь добыч и сокровищ.

Говоря это иногда ко всему войску, иногда к своим друзьям, он нигде, однако ж, не показывает ни сборов, ни решимости спустить корабли, как бы с намерением плыть домой, но по особенному благородству считает не важным делом говорить правду. Так вот, Иппиас, я и спросил тебя сначала, недоумевая, которого из этих двух мужей поэт изобразил лучшим, и думая, что оба они превосходны, и что трудно решить, кто из них лучше и на ложь, и на правду, и на иную добродетель; ибо оба они в этом отношении близки один к другому.

Ипп. И однако ж, ты нехорошо исследуешь, Сократ. Ведь что Ахиллес лжет, – это лжет он явно не по умыслу, а поневоле, принужденный грозить и кричать по причине бедственного состояния лагеря: напротив, Одиссей лжет произвольно и с умыслом.

Сокр. Обманываешь ты меня, любезный Иппиас, и сам подражаешь Одиссею.

Ипп. Отнюдь нет, Сократ. Чем же, скажешь ты, и в отношении к чему?

Сокр. Тем, что Ахиллес, говоришь, лгал не по умыслу, тогда как был такой чародей и, кроме хвастовства, – хитрец, сколько выразил это Омир, что он, по-видимому, много превосходил замыслами и Одиссея; ибо, желая легче скрыть свое хвастовство, отважился в его присутствии говорить противное самому себе, – и тот не проник в это, то есть ничего не сказал ему, из чего было бы видно, что он заметил ложь.

Ипп. Что же это такое разумеешь ты, Сократ?

Сокр. Разве не знаешь, что, говоря с Одиссеем когда-то позднее, он сказал, что отправится вместе с зарею, а Аяксу сообщил, что не отправится, но высказал иное?

Ипп. Где же это?

Сокр. В следующих стихах[214]:

Я не прежде помыслю о битве кровавой,
Как когда Приамид бранноносный,
                                              божественный Гектор,
К сеням уже и широким судам придет мирмидонским,
Рати Аргивян разбив, и когда зажжет корабли их.
Здесь же у сени моей, пред моим кораблем чернобоким,
Гектор, как ни неистов, от брани уймется, надеюсь.