Диалоги с Евгением Евтушенко

Евтушенко: Потом Бродский в Москву приехал, и был разговор. Присутствовали мой папа Александр Рудольфович, который с Иосифом хотел познакомиться, Женя Рейн и я. И я Бродскому всё рассказал: как меня вызвали, почему я там оказался. И про Шестинского ему сказал. И что я сказал Бобкову фразу: «Вы можете хотя бы не мучить Бродского перед отъездом, как вы иногда оскорбляете людей, которые уезжают за границу?» – «Всё зависит от того, как он будет себя вести». Я говорю: «Ну что, он будет кричать „Да здравствует Советская власть!“ после такого процесса дурацкого? Этого вы не дождетесь никогда». – «Евгений Александрович, не могу же я за всех отвечать! Кто-то так ведет себя, кто-то иначе… У нас разные люди есть», – вот такой был ответ Бобкова. Он был очень раздражен, не хотел на эту тему больше говорить.

А в следующий мой приезд в Америку – я был сперва в Канаде – я звоню Тодду: «Я решил в Нью-Йорке остановиться, с Иосифом хочу увидеться. Я соскучился по нему. Поговорить хочется». И вдруг Тодд мне говорит: «Женя, а надо ли тебе с ним видеться?» Я говорю: «А что такое?» – «Женя, он о тебе очень плохо везде говорит. Ничего хорошего не получится, по-моему». – «Что он говорит?» – «Я, Жень, не хочу об этом…» – «Нет, я хочу», – сказал я. «Он говорит, что ты участвовал в том, что он оказался за границей, что ты принимал участие в его…»

Волков: «…выталкивании…»

Евтушенко: Я просто обалдел! Я говорю: «Как? Ты же знаешь, Берт, что это неправда! Первое, что я сделал, – я тебе позвонил, чтоб ему достать работу, и ты ему нашел в Куинс-колледже сразу же». – «Я это всё знаю, Женя. Но что делать, он говорит вот такие вещи. Не надо тебе с ним видеться!» Я говорю: «Нет, я хочу с ним увидеться». – «Ну хорошо, я ему передам».

И вот мы встретились, он пришел ко мне в гостиницу. Я ему говорю: «Иосиф, ну как тебе не стыдно! Ты же знаешь, что был освобожден по моему письму. Ты же знаешь, я не участвовал в твоей высылке, это неправда! Как ты мог? Что тебе дало право такое обо мне говорить? Что с тобой случилось? Это же ложный донос на меня! Ты, наверное, презираешь доносчиков тридцать седьмого года, которые делали ложные доносы друг на друга, а это то же самое». – «Я еще не встречал ни одного человека, который бы заслуживал моего презрения», – сказал он мне. Это абсолютная цитата.

Волков: Это похоже на Бродского.

Евтушенко: Я говорю ему: «Знаешь, больше мы с тобой видеться не будем. Стихи, конечно, я буду твои читать. Но будем считать, что мы больше не знакомы с этого момента». Он стоит, не уходит. И вдруг говорит человеческую фразу: «Женя, ты же никогда не был в эмиграции, ты не знаешь, что волей-неволей начинаешь искать, кто в этом виноват. Ты не думал об этом? Вот так это, наверное, и произошло». Это была человеческая фраза.

Волков: И тоже похоже на Бродского.

Евтушенко: Я говорю: «Что все-таки тебе дало возможность говорить обо мне так?» – «Ну ты же сам мне говорил, что был консультантом КГБ в моем вопросе. Ты же им советовал меня не мучить? Ты мне сам это рассказывал. А это означает, что ты их консультировал». Я говорю: «Иосиф, если я иду по улице и вижу милиционера, который бьет сапогом в живот беременную женщину, подхожу к нему и говорю: „Товарищ милиционер, вы что, не видите, что она беременная? Как вы можете бить ее сапогом в живот?“ – это значит, я сексот отделения милиции, что ли?» Молчит. Стоит. «Что я могу сделать, чтобы исправить эту мою ошибку?» Я говорю: «Сейчас я иду на встречу, там будут Барри Бойс, Альберт Тодд. Ты их всех знаешь. Все они знают, что ты говорил обо мне. Ты найдешь в себе силы извиниться передо мной?» – «Хорошо, я пойду с тобой. А где вы встречаетесь, в каком ресторане?» А мы в каком-то китайском ресторане договорились встретиться. «Вообще-то есть другой, получше!» – и тут он как-то он повеселел, и это меня поразило. То есть он понял, что выходит из положения…

Ну, пошли в ресторан. Там он молчал долго. И все, конечно, на него смотрят в недоумении: я же не успел объяснить, что между нами происходило. Вот он мнется, мнется – и кто-то вдруг спрашивает: «Иосиф, нам просто интересно, мы кое-что слышали из того, что вы говорили о Жене…» – «Да, я хотел об этом как раз и поговорить, – сказал он. – Я хочу сказать вам всем – и при Жене, – что я говорил о нем то, чего он не заслуживает. Я беру свои слова обратно». Ну, тут начался американский Нюрнберг маленький. Барри Бойс, актер-англичанин, по-моему, это сказал: «Простите, – говорит, – Иосиф, я вот не совсем понимаю, что вы именно говорили о нем?» Я говорю: «Слушайте, мы все понимаем, о чем идет речь. Мы с Иосифом договорились. Он же сказал сейчас, что берет свои слова обратно!» Ну, вот так это и закончилось.

Когда я уезжал, он попросил меня, чтобы я помог его маме выехать к нему. И я это сделал. Его мама приходила ко мне, я дал ей письмо в КГБ, которое она отправила. Но ничего не получилось, к сожалению. И Бродский продолжал плохо говорить обо мне.