Дьявол

Неккер с силою сжал руки: внутри шла тяжелая борьба; вдруг он быстро и громко сказал:

— Не въезжайте завтра в Перонну, государь! Подождите еще неделю! Подождите хотя бы пять дней!

Король с удивлением поднял голову.

— Почему, Оливер? Что это значит?

Тристан и Жан де Бон тоже насторожились.

— Не правда ли, Неккер, — воскликнул последний, — ведь и вы чуете что-то недоброе?

— Я не доверяю Льежу, — отвечал Оливер взволнованно, — и послал туда самовольно агента, государь. Подождите, пока он не вернется.

Король покачал головой.

— Это невозможно, Оливер. Король Франции не может застрять в трех милях от своей цели из-за какой-то фантазии. Во всяком случае, я не могу ставить себя в смешное положение перед Бургундцем и обнаруживать перед ним свое уязвимое место. Я не хочу возбудить его подозрение и этим все испортить. Я должен переговорить с ним раньше, чем он свяжется с бретонским герцогом.

Он поднялся.

— Я доволен твоей, Оливер, и вашей, куманьки, предусмотрительностью, но, освобождая вас от всякой ответственности за будущее, я все-таки не могу ни на один час отложить этой встречи, так она важна и настоятельна. Пойдем, Оливер.

— А если вас заманивают в ловушку, государь? — грубо спросил Жан де Бон.

Король уже в дверях повернулся и высокомерно произнес.

— Тогда я жалею тех, кто ее поставил, и Тристана, которому много будет работы! Идем, Оливер! Однако как ты бледен!

Неккер с принужденной улыбкой последовал за королем в спальню и помог ему раздеться.

— Как ты бледен, — повторил Людовик. — Быть может, тебя оскорбило то, что я, хотя бы на одно мгновение, мог поставить смысл твоих слов в зависимость от наличия или отсутствия моей вины по отношению к тебе?

— Почему это должно меня оскорбить? — бормотал Оливер, опустив глаза, — и почему, государь, говорите вы только о вашей мимолетной мысли?

— Оливер! — испуганно воскликнул король, — что ты хочешь этим сказать?

Неккер поднял глаза.

— Что мы тоже люди и страдаем, как люди, — прошептал он, — и что мне приходится опасаться, не преувеличивает ли король маленькую человеческую боль и не сбрасывает ли со счетов большую человеческую вину.

Людовик долго смотрел на него, и его глаза приняли жесткое выражение.

— Если ты, мой друг, дерзаешь так говорить, значит ты имеешь на это право, — сказал он холодно. — Или ты уже раскаиваешься, что заботился о судьбе своей виновной личности?

Оливер схватил его руку и наклонился над ней.

— Нет, государь, потому что я не могу вас не любить! — сказал он и начал умолять. — Подождите еще неделю, государь, я предчувствую недоброе!

— Нет, — отвечал король твердо, — ты знаешь, что это невозможно. Но, чтобы успокоить тебя и предотвратить нежелательные события в Льеже, пусть коннетабль, которому придется победить свою неохоту и отправиться с нами в Перонну, завтра же даст знать Вильдту, чтобы он сидел тихо до моего возвращения во Францию. Есть у тебя еще какие-нибудь возражения, Оливер?

Неккер, не без колебания, отвечал, что нет. Потом он улегся и вскоре услышал быстрый и неравномерный храп короля. Он думал о почти слепой и глухой уверенности короля в его глубоком доверии к нему. Благодаря ночной тишине его мысли стали ясными и спокойными. Он допытывался у самого себя, почему вот только что он сказал «нет», когда ему хотелось сознаться и раскрыть заговор. Была ли это все прежняя жажда мести? Он закрыл глаза как будто для того, чтобы яснее услышать ответ. Нет, это было нечто совершенно другое! Его сердце стучало. Это был страх потерять короля. Да, действительно, это было так. Признание уничтожило бы доверие короля к нему; не только доверие, но и смысл его жизни, может быть даже и саму жизнь. Потому что Людовик отстранил бы его или по-своему прикончил. Раскрыть же заговор обычным полицейским способом было уже поздно; король не обратил бы внимания на бездоказательные утверждения, а он, Оливер, не имел никаких иных доказательств против гениальной работы Балю, кроме самого себя. Оставалось лишь одно — предоставить монарху идти в львиную пещеру, чтобы потом опять его оттуда вызволить. Оливер улыбнулся при мысли, какую большую работу для достижения этой цели уже совершил его дух, одержимый духом короля. Он чувствовал, что побежден, захвачен, почти лишен своего личного «я», и все же он видел себя более чем когда-либо хладнокровно и уверенно идущим к своей цели. Спасти короля! Принудить его к новой, сильной любви! Стать необходимым для него со своим новым знанием закулисной стороны событий. Быть правой рукой короля, его мозгом, его совестью! А ведь и в самом деле, засмеялся Оливер беззвучно, ведь если я буду принадлежать королю, я смогу отречься от самого себя. Он поднял голову; дыхания короля не было слышно, и Оливер почувствовал, что у Людовика открыты глаза и что он сейчас заговорит.

— Оливер, — сказал тихо король, — я никогда не забуду того, что, несмотря ни на что, ты все же продолжаешь меня любить!

Неккер беззвучно засмеялся и притворился спящим.

Глава седьмая Псевдо-Дионис