Дьявол на испытательном сроке

Небеса слушают Агату. Будто глядят в самое её сердце. Отзываются сердитым глухим рокотом грома, словно упрекая в малодушных сомнениях. Молния разрезает небеса. Молния ударяет в крест, и тело Джули Эберт выгибается от невыносимой муки. А затем оковы размыкаются.

Когда это происходит, весь мир Агаты замирает. Неужели у неё получилось? Не могло получиться!

Джули поднимается не сразу — и не без помощи Кхатона. Практически виснет на его плече, не в силах стоять на ногах твердо. Её лицо не сразу приобретает осмысленное выражение, кажется, ей было сложно сфокусировать взгляд на лице Агаты.

— Он был прав, — выдыхает Джули, — ты и в правду нереальная…

Затмение (1)

— Вы опоздали отметиться, мистер Хартман.

— Я предупредил, — сухо отзывается Генрих, — предупредил же?

Рон недовольно хмурится, качает головой.

— Ваше личное дело что ни день — полнится жалобой, — скептически замечает он, — да еще и установленный распорядок вы пытаетесь игнорировать.

— Рон, выдай мне уже работу, — устало отзывается Генрих, — и поставь галочку, что у меня рабочий день сегодня. Так-то выходной по графику, но он мне ни за чем ни сдался.

— Экзорцизм нужен? — практично интересуется Рон, проставляя галочки в явочном листе.

— Утром был, — нехотя бурчит Генрих. Рон поднимает брови.

— И вы готовы к работе? — удивленно переспрашивает Рон.

Генрих смотрит на него в упор. Как бы повежливей объяснить идиоту, что как бы Генриху сейчас паршиво ни было после экзорцизма — хотя не очень-то и сильно, если уж так задуматься, с Миллером штатному экзорцисту штрафного отдела не сравниться, даже чутье не отшибло — но все равно слишком тягостно сейчас тащиться в общежитие и тоскливо пялиться там в потолок. Паузу, надо выдержать паузу. Понять, что он вообще может сделать такого, что снова вернет Агату на его орбиту. Опять же с самоконтролем по-прежнему грандиозные проблемы, он действительно до сих пор допускает огрехи. Большие огрехи.

Рон, кажется, понимает.

— Ищейкой пойдешь сегодня? — куда более мирным тоном интересуется он, утыкаясь в наряды. — Есть пара порванных душ, ни за кем не закрепленных.

— Нет, — с сожалением отказывается Генрих, — разве что после прогрева, но все-таки лучше не сегодня, и не завтра.

Смертный мир слишком ярок, слишком объемен, слишком упоителен. И любому демону прекрасно известно, что уровень ощущений в смертном мире куда более сильный. От любой земной пищи удовольствия в три раза больше, не говоря уж о других вещах. Генрих мог находиться в смертном мире очень подолгу, причем именно как человек, как смертный, количество поглощенной энергии ему это позволяло. Смертный мир напоминал наркотик, каждый миг в нем будоражил, наполнял эйфорией бурлящей жизни, даже если ты просто дышал его воздухом. Любой миг наслаждения в смертном мире ощущался в несколько раз острее.

Вчерашний выход подчеркнул этот факт особенно сильно. Не будь это полезно для самоконтроля — Генрих бы, пожалуй, все-таки настоял бы на своей сугубо архивной работе. Однако сегодня души, снующие вокруг, куда меньше волновали голод, и это было очень неплохо.

От Рона Генрих уходит с коробкой картонных папок. Кажется, Джек Морган в потенциале является работником Штрафного отдела, но Департамент Учета Грехов интересуют конкретные цифры, а не теоретическое суждение.

В кабинете нет Агаты. Это, с одной стороны, хорошо, с другой — неважно. Генрих был бы рад её сейчас увидеть, скорей всего её сосредоточенная мордашка успокоила бы бурю и в его душе, но вероятно в её глазах плескалась бы обида, и он бы острее ощущал собственную вину.

Анна сидит и зубрит инструкцию ищейки, за угловым столом ссутулится и раздраженно косится на светоч не кто иной, как Винсент Коллинз. Винсент, разумеется, бросает взгляд на дверь, разумеется, встречается взглядом с Генрихом и тут же трусливо утыкается взглядом в бумажки перед собой. Глядя на него, Генрих испытывает неприятную брезгливость, хочется раздавить его, как омерзительное насекомое.

Генрих сгружает коробку на свой стол, поворачивается к столу суккуба.

— Коллинз, — от его резкого тона Винсент напуганно вздрагивает, глядит на Генриха исподлобья.

— Мне тебе подробно рассказывать, что с тобой будет, если ты обидишь её, или у тебя своя фантазия богатая? — вкрадчиво улыбается Генрих. Никаких пояснений. По лицу этого трусливого таракана видно, что он в курсе и о ком Генрих говорит, и о мотивах этого разговора. Не будь с утра экзорцизма, Коллинз уже бы поймал по морде, но экзорцизм был, кулаки при себе сдержать легче.

— Не надо рассказывать, — тихо отзывается Винсент и снова прячет взгляд.

— Сладкий, — успокаивающе щебечет Анна, — не наседай. Мы же тут все на испытательном сроке, не только ты.

— Не лезь, женщина, — Генрих бросает на суккубу резкий взгляд, и та изображает на своем лице панику, а затем хихикает, прикрывая лицо серой папкой из плотного картона. Губы сами складываются в легкую усмешку.