Дьявол против кардинала

На сегодняшний Совет она не явилась. По своему обыкновению, король кратко обрисовал положение дел и пригласил присутствующих поделиться своими соображениями. Все взгляды устремились на Ришелье. Кардинал с видимым усилием поднялся с места, машинально погладил ладонью орден Святого Духа, висевший на голубой ленте у него на груди.

— Мне трудно быть судьей в этом деле, поскольку я лицо заинтересованное, — надтреснутым голосом заговорил он. — На мой взгляд, существуют четыре возможных решения занимающего нас вопроса.

Он кашлянул в кулак. Тишина стала такой, что даже ничьего дыхания не было слышно.

— Во-первых, — продолжал кардинал, — все бы уладилось, если бы его высочество герцог Орлеанский согласился вернуться ко двору и занять свое место в Совете. Однако маловероятно, что это осуществится, поскольку монсеньер слишком прислушивается к мнению своих фаворитов.

Король побарабанил пальцами по столу. Все невольно посмотрели в его сторону, но потом вновь воззрились на Ришелье.

— Во-вторых, не следует оставлять надежды договориться с ее величеством королевой-матерью, хотя она полна решимости отомстить тем, кого считает своими врагами. Однако, — голос кардинала стал еще глуше, — зная ее величество довольно давно, я смею предположить, что она будет довольна, лишь получив всю власть в свои руки. Но это невозможно, поскольку власть принадлежит королю.

Сидевшие за столом обменялись многозначительными взглядами.

— И, наконец, третье, — словно с облегчением произнес Ришелье. — Чтобы покончить с этим нетерпимым положением, мне надлежит удалиться от дел, что я со смирением и предлагаю.

Кардинал сел.

— А четвертое? — вскинулся Людовик. — Вы же сказали, что знаете четыре способа?..

— Прошу меня извинить, ваше величество, я, вероятно, оговорился.

Король понял, что из кардинала больше ничего не вытянешь, и велел высказаться министрам. Те, в большинстве своем ставленники Ришелье, давно догадались о том, что подразумевалось под «четвертым способом». Тщательно подбирая слова, они заявили, что раз уж надо решать «или — или», то покинуть Совет должна королева-мать. «Быть посему», — постановил Людовик. Ришелье склонился перед королевской волей.

Ленивое зимнее солнце еще и не думало вставать, когда к замку была подана карета с королевскими лилиями. Вскоре на крыльце появилась наспех одетая Анна Австрийская с испуганным лицом. Увидев, что в карете сидит король, а не гвардейский офицер, выделенный для ее сопровождения в какой-нибудь монастырь, она несколько успокоилась. Ворота раскрыли, и королевский поезд отправился в Санлис.

Мария Медичи нежилась в постели до десяти утра. Проснувшись, она была удивлена, увидев рядом только горничных и камеристок: ни один из вельмож не дожидался ее пробуждения.

В спальню тихими шагами вошел отец Сюффрен и замер, скорбно глядя на королеву.

— Что, что случилось? — встревоженно спросила она.

Священник сообщил, что его величество изволил еще рано утром покинуть замок и повелел ей отправляться в Мулен.

— Это обман! — вскричала королева и швырнула на пол подушку. — Меня хотят отправить в Италию! Ни за что! — она попрочнее уселась на постели. — Не поеду! Пусть хоть вытаскивают меня из кровати нагишом!..

Пока духовник увещевал свою подопечную, маршал д’Эстре с войсками занял город и перекрыл все входы и выходы из него. По приказу короля, врач Вотье был арестован и посажен в Бастилию. Подруги Марии Медичи — госпожи д’Эльбёф, Ледигьер и д’Орнано — отправились в изгнание; принцессу де Конти сослали в замок Э. Верный человек предупредил об аресте Бассомпьера, но тот и не подумал бежать. Целую ночь он жег шесть тысяч писем, которые могли скомпрометировать многих знатных дам, а поутру с чистой совестью отправился в Бастилию.

…Разумеется, Мария никуда не уехала из Компьеня. Она писала сыну письма, объясняя свой затянувшийся отъезд кучей предлогов. Ей не хочется в Мулен. Анже? Пусть будет Анже, но только она сейчас больна, и вообще у нее нет денег на дорогу… Она всячески тянула время, зная, что Гастон у себя в Орлеане собирает наемников, чтобы идти на Париж. Кардинал был осведомлен не хуже: несколько королевских полков в конце апреля выступили на Орлеан. Гастон поспешно бежал в Бургундию. Его торжественный въезд в Безансон не удался: если не считать уличных зевак, явившихся поглазеть на королевского брата, его высочеству никого не удалось поразить пышностью своего наряда и свиты. «Да здравствует монсеньер, свободу народу!» — надрывались Пюилоран и Ле-Куанье, однако эти возгласы не были подхвачены, и записываться в армию принца никто не пришел. Гастон поехал дальше — в Лотарингию.