Дьявол против кардинала

В несколько минут Люксембургский дворец опустел; подавленные придворные разъезжались по домам, чтобы собраться с мыслями и решить, что им делать.

— Вот так день одураченных! — присвистнул граф де Ботрю, выйдя на крыльцо и надевая перчатки.

Каплуны были только что сняты с вертела и распространяли одуряющий аромат. Луи де Марильяк сглотнул слюну. Мысленно он уже разрывал их руками, вонзал зубы в нежную плоть. Однако маршалы Шомберг и Ла Форс как будто не торопились обедать. Наконец все уселись за стол, Марильяк нетерпеливо схватился за салфетку, но тут дверь раскрылась, и вошел королевский гонец.

— Приказ его величества господину маршалу Шомбергу в собственные руки, — отчеканил он, звякнув шпорами.

Шомберг распечатал письмо и стал читать; Ла Форс заглядывал ему через плечо. Марильяк томился; каплуны остывали на блюде. Шомберг поднял глаза от бумаги и взглянул на Ла Форса. Тот кивнул ему головой на дверь. Шомберг встал.

— Прошу нас извинить, господин маршал, обедайте один, — сказал он Марильяку. — Когда вы закончите, мы посовещаемся и обсудим приказ короля.

Оба вышли, оставив Марильяка наедине с каплунами. Тот пожал плечами и пододвинул к себе блюдо.

— Что это значит? — спросил Ла Форс, когда они с Шомбергом прошли в соседнюю комнату.

— Приказы короля не обсуждают, — уклончиво ответил тот.

Зачем было Ла Форсу знать, о чем он сейчас думает? Судя по всему, его высокопреосвященство оказался хитрее его светлости, иначе бы сейчас Марильяк получил приказ об аресте его, Шомберга. Старому маршалу было горько сознавать, что боевые заслуги, по сути, ничего не значат и не идут в расчет в хитросплетении дворцовых интриг. Он ничего не имел против Марильяка, доброго служаки и храброго солдата, но так уж устроен мир: протянешь руку тому, кто не удержался на колесе Фортуны, — и оно переедет тебя самого. Теперь нужно было принять меры, чтобы арест главнокомандующего не вызвал беспорядков в войсках.

Гвардейские капитаны по одному входили в комнату, по-военному приветствуя обоих маршалов. Когда все собрались, к ним обратился Шомберг.

— Господа, — заговорил он, пытаясь скрыть волнение, — мне известна ваша преданность королю. У меня есть приказ его величества, выполнение которого целиком зависит от вашего усердия. Нам приказано… арестовать господина маршала де Марильяка.

Капитаны удивленно переглянулись и загудели. Ла Форс, не сдержавшись, отвернулся к стене, взмахнув кулаком. С губ его сорвалось что-то неразборчивое, напоминающее «Черт знает что!»

— Наш король добр и справедлив, — снова заговорил Шомберг, — и если он так решил, значит, тому есть высшие причины. Согласны ли вы, господа, выполнить его волю, сохранив порядок и спокойствие во вверенных вам полках?

Маршал пытался говорить спокойно, но внутренне был натянут, как струна. Повисла напряженная тишина. Ла Форс кусал ноготь большого пальца, исподлобья глядя на капитанов. Но вот они отозвались один за другим: «Да, да, разумеется», а один даже негромко воскликнул: «Да здравствует король!»

Через несколько минут в комнату вошел Луи де Марильяк.

— Ступайте, господа, у нас сейчас будет совет, — сказал он капитанам.

— Нет, господин маршал, это я их пригласил, — возразил Шомберг.

Марильяк удивленно посмотрел на него, чувствуя, как в сердце закрадывается тревога. Оглядел капитанов: редко кто выдерживал его взгляд, большинство опускали глаза.

Ла Форс вышел вперед.

— Сударь, — сказал он, волнуясь, — я вам друг, вы можете в этом не сомневаться. Прошу же вас как друг безропотно исполнить приказ короля. Возможно, в этом нет ничего серьезного. Взгляните: вот его собственноручная подпись.

Шомберг протянул Марильяку письмо. Тот прочитал наискось набросанные рукой короля строчки в низу листа: «Кузен, арестуйте господина маршала де Марильяка».

Марильяк оторопело уставился на Шомберга. Потом в его глазах вдруг вспыхнул огонек надежды, он впился глазами в письмо, чтобы сверить дату. Но нет, ошибки не было: приказ об аресте был подписан двумя днями позже приказа о назначении его маршалом и главнокомандующим.

— Подданному не позволено роптать на своего государя, — сникнув, сказал Марильяк. — Делать нечего, надо подчиниться. Меня нетрудно арестовать, даже охранять не нужно, — повернулся он к капитанам. — Я сам отправлюсь в тюрьму, которую королю будет угодно мне назначить.

Медленными движениями, при скорбном молчании присутствующих, он снял с пояса шпагу и положил ее на стол.