Он купил ей цветы и повел в оперный театр Тиммермана, расположенный в центре квартала. Он подарил ей велосипед. Они проводили вечера, катаясь вместе по гладким мостовым Гарвард-стрит и Йель-стрит, являя собой в глазах встречных счастливую молодую пару, да еще и при деньгах. («Белые с золотыми прожилками шляпы с черными тесемками из муаровых лент и парой острых перьев, приколотых сбоку в соответствии с последним писком моды среди дам-велосипедисток», – писала «Трибюн» в рубрике «Новости общества».) Когда Эмили освоилась с «колесами» – этот термин все еще был в ходу, хотя велосипеды прошедших времен с их неимоверно большими колесами полностью исчезли с улиц, – они с Холмсом стали предпринимать все более и более долгие прогулки и часто ездили вдоль поросшего ивами «Мидуэя» в Джексон-парк, чтобы посмотреть на строительство выставки, и там непременно оказывались среди тысяч других людей, многие из которых тоже были на велосипедах.
Иногда по воскресеньям Эмелина и Холмс заезжали в парк, где также смотрели на строительство, все еще пребывавшее в начальной фазе – это их немало удивляло, особенно если учесть, что до наступления двух самых важных дат, Дня Посвящения и дня открытия выставки, оставалось совсем немного времени. Бо́льшая часть парка все еще представляла собой голую землю, а самое большое здание, павильон «Изготовление продукции. Основы научных знаний», только-только начало строиться. Правда, возведение некоторых других зданий настолько сильно продвинулось, что они уже казались более-менее завершенными – в особенности павильон «Горное дело. Добыча полезных ископаемых» и Женский павильон. В те дни в парке было много почтенной публики: политические деятели, крупные предприниматели, архитекторы и городские промышленные магнаты. Появлялись там и великосветские дамы, приезжавшие на собрания совета по тематике выставки, связанной с ролью женщин. Большой черный экипаж миссис Палмер часто с грохотом въезжал в ворота выставки, так же как и экипаж ее общественной соперницы, Керри Уотсон. Эту гордую даму и узнавали по экипажу, в котором она разъезжала по городу: у экипажа был глянцевый, выкрашенный белой матовой эмалью корпус, желтые колеса, а правил лошадьми чернокожий кучер в одежде из ярко-алого шелка.
Эмелина поняла, что самые приятные велосипедные прогулки бывают после обильного дождя. В обычные дни пыль вздымается кверху, как песок над Хартумом, и застревает у нее в волосах, проникая до самой кожи, а потом даже хорошая щетка оказывается не в силах вычесать ее.
Однажды в середине рабочего дня, когда Эмелина сидела за пишущей машинкой в офисе Холмса, в дверь вошел мужчина и поинтересовался, как увидеться с Холмсом. Мужчина, одетый в дешевый костюм, был высоким, с гладко выбритым подбородком и скромными усиками – на вид ему было лет тридцать; выглядел он по-своему симпатичным, но в то же самое время в нем чувствовалась какая-то простоватость и скромность, присущая человеку, предпочитающему держаться в тени – хотя в тот момент он был чем-то разозлен. Он представился, назвавшись Недом Коннером, и пояснил, что раньше был управляющим ювелирной секцией в аптеке, расположенной в нижнем этаже. Он пришел, чтобы обсудить проблемы, возникшие с выплатами по закладной.
Имя этого мужчины было ей знакомо – она то ли слышала его в связи с чем-то, то ли видела в бумагах Холмса. Она с улыбкой ответила, что Холмс куда-то вышел, а куда именно и когда вернется, она не знает. Может она чем-либо ему помочь?
Нед немного остыл, а потом они с Эмелиной «поговорили о Холмсе», как он впоследствии вспоминал.
Нед рассматривал свою собеседницу. Она была молодой и красивой, «симпатичной блондинкой» – как он позже описывал ее. На ней были белая английская блузка [137]
и черная юбка, подчеркивающие изящество фигуры. Она сидела возле окна, и ее волосы отливали золотом в солнечном свете. Перед ней на столе стоял черный «Ремингтон», новый и, без всякого сомнения, неоплаченный. По своему печальному опыту и по тому, каким восторгом светились глаза Эмелины, когда она говорила о Холмсе, Нед понял, что ее отношения с работодателем зашли намного дальше машинописи. Позже он вспоминал: «Я сказал ей, что он очень скверный человек и что ей надо держаться от него подальше, а лучше вообще уйти от него, и как можно скорее».Но тогда она не придала значения его советам.
1 мая 1892 года врач М. Б. Лоренс с женой переехали в пятикомнатную квартиру в здании Холмса. Они часто виделись с Эмелиной, хотя она все еще продолжала жить в том же расположенном неподалеку пансионе, а не в здании Холмса.