Томмазо бросил на него уничтожающий взгляд.
- Так или иначе, мы хотим поступить справедливо. Мы хотим помочь вам найти того шлюхина сына, что застрелил его…
- И задушить своими руками! – закончил Бруно.
- Закрой клюв, - бросил Томмазо. – Как я уже сказал, милорд, мы хотим того же, что и вы – предать убийцу правосудию. Мы знаем кое-что, что может вам помочь. Мы не думали, что это важно, пока считалось, что господин умер своей смертью, понимаете? А когда оказалось, что это было убийство, то мы уже почти забыли о том давнем деле, но потом приехали сюда и… - он замолчал.
- И встретили месье де ла Марка? – предположил Джулиан.
«Ну что я говорил тебе?» – говорили глаза Бруно, который опустил одно веко, показывая: «Берегись, он умён!»
- Да, милорд, - поколебавшись, признал Томмазо. – Этот скользкий французик! Подумать только, у него хватило наглости приехать! Мы думали, что должны кому-то рассказать.
- Но мы не хотим говорить с полицией, - вставил Бруно, - потому что они могут…
- Потому что мы не любим
Джулиан улыбнулся, сел и вытянул ноги.
- Могу я предположить, что такие сведения могут навлечь на вас беду?
Бруно рассмеялся.
- Нечего пытаться скрыть что-то, Томмазо! Это не немец! Милорд, вы правы. Мы с Томмазо делали кое-что, что не понравится
- Но мы ещё ничего не решили, - предупредил Томмазо, бросив на Джулиана тяжёлый, оценивающий взгляд. – Милорд, если мы расскажем, что знаем, вы дадите слово, что не передадите это комиссарио Гримани?
- Я не могу обещать этого, - ответил Джулиан, - но клянусь честью, что не буду говорить Гримани, если этого не потребуется для расследования. И если всё же придётся сделать это, я сделаю всё, чтобы никто не узнал о моих осведомителях, - он улыбнулся. – Ну же, Томмазо, ты понимаешь, что Бруно сам расскажет мне, рано или поздно.
- Это так, - признал Томмазо. – Хорошо, милорд. Вот как это было. Ночью мы были с нашим старым господином в оперной ложе, наливали вино ему и его друзьям, когда он заметил этого француза, что сидел в ложе на четвёртом ярусе и что-то писал. Господин тогда засмеялся и сказал: «Он что, пришёл в оперу писать письма?» А один из его друзей ответил: «Нет, он записывает фиоритуры».
- То есть украшательства, - вставил Бруно. – Части песен, которые певцы вставляют сами, чтобы показать свой голос.
- Милорд это знает, - сказал Томмазо, - он не глупец. Так вот, когда господин услышал про фиоритуры, он распахнул глаза и спросил: «Что, прямо пока они поют?» Его друг сказал: «Да, именно так. Он может записывать музыку на слух, как слова». И господин сказал: «Я должен познакомиться с ним».
Бруно нетерпеливо подхватил повествование:
- Вот он и сказал мне: «Бруно, пойди и попроси его сюда». Я пошёл к французу в ложу. Тот всё ещё что-то писал, а как увидел меня, то перестал и захлопнул свой альбом.
- А этот альбом, – уточнил Джулиан, - как он выглядел?
Бруно наморщил нос, будто вспоминая.
- Довольно большой, - сказал он и показал руками прямоугольник примерно восемь на десять дюймов, - и в красно-коричневой коже[75]
.У Джулиана быстрее заколотилось сердце. Кажется, он сейчас узнает что-то важное.
- Простите, что прервал вас. Продолжайте.
- Я сказал месье де ла Марку, что мой господин, его сиятельство маркез Мальвецци, приглашает его в свою ложу. Тот совсем не выказал никакого уважения к такой мести. Кажется, он спросил, чего хочет мой господин. «Хочет познакомиться с вами, - ответил я, - он ждёт вас до окончания оперы». Но про окончание оперы я сам придумал, - сознался Бруно, - хотел, чтобы он понял, что с хозяином шутки плохи.
- И что случилось потом? – спросил Джулиан.