Дьявол в музыке (ЛП)

- А мне кажется, - вмешался МакГрегор, - что человек мог бы прибегнуть к насилию, если бы у него украли записи, что он делал месяцами или годами для своей книги. Лакеи говорили, что вы часто бывали в опере и записывали за певцами фиор… фиор… ту музыку, что они сочиняют прямо на сцене. Вы не смогли бы восстановить всё по памяти. Ваши огромные усилия пропали бы впустую.

- Напротив, - возразил де ла Марк, - я в долгу перед теми лакеями. Они доказали мне, что моя хвалёная книга никогда не будет закончена. Делать заметки и позволять отнять их – это быть Пенелопой, что ткёт днём и распускает сотканное ночь. Мой замысел мог бы развлекать меня долгие годы.

- Чепуха! – сказал МакГрегор. – Рано или поздно вы бы захотели держать в руках готовую книгу и говорить себе: «Вот мой труд и завершён».

- Это звучит ужасно тоскливо, - ответил де ла Марк. – Это подобно смерти. Мне нравится действовать. Меня увлекает процесс, - он дружелюбно посмотрел на Джулиана. – К слову о процессе: что вы собираетесь делать сейчас?

- Я полагаю, вы отрицаете, что убивали Лодовико Мальвецци?

- Отрицаю.

- И вы не владеете никакими сведениями о том, кто мог его убить?

Де ла Марк задумчиво отвёл взгляд и положил подбородок на сплетённые кисти рук.

- Я не могу сказать, что не владею никакими сведениями. Не так давно мне пришла в голову одна идея, а сейчас отличный миг, чтобы поделиться ей.

- Прошу вас, - поощрил Джулиан.

Де ла Марк впился взглядом в глаза Джулиана и спросил с лёгкой улыбкой.

- Вы когда-нибудь слышали о графе д’Обре?

- Это был французский аристократ, - медленно ответил Джулиан, - либерал, слыл немного эксцентричным. Он умер несколько лет назад от изнурительной болезни.

- Всё это верно, - согласился де ла Марк. – Я немного его знал. Мы оба были émigrés^[78] в Англии. Граф был на пятнадцать-двадцать лет старше меня, а его чудаковатость была больше, чем об этом говорили. Когда émigrés приехали во Францию после реставрации, многие с радостью вернулись к прошлой жизни и наслаждались своими привилегиями. Но не д’Обре. Он был философом – рассудительным, скептичным и – к ужасу вновь ставшей бурбоновской Франции – нерелигиозным. Он восхищался британскими порядками и даже мог сказать одно-два добрых слова о Бонапарте. Король не доверял ему, другие аристократы подозревали его, священники – проклинали, а собственные крестьяне – не понимали. Полиция была бы рада поймать его на участии в заговоре против правительства, но, насколько я знаю, он в них не участвовал. Он вообще не вмешивался в политику Он от неё очень устал. Если бы я давал ему окончательную оценку, то сказал бы, что никто не был столь циничным в общественных делах и столь добрым в частных.

- Из всего, что я знаю о нём, - сказал Джулиан, - вы описали его очень точно.

Де ла Марк широко улыбнулся.

- От вас это весомый комплимент – вы ведь так проницательны, когда речь идёт о людях.

- Какое отношение этот граф д’Обре имеет к убийству Лодовико Мальвецци? – хотел знать МакГрегор.

- Ну что же, видите ли, мой дорогой доктор, - принялся объяснять де ла Марк, - у графа д’Обре был английский протеже – молодой человек, чей возраст, как я полагаю, совпадал с возрастом Орфео. Граф послал этого юношу в Италию набраться лоска за год или два до убийства. И кажется, я припоминаю, что он умел петь.

Джулиан пытливо посмотрел на де ла Марка.

- И как звали этого юношу?

- Ну вы и дьявол, мистер Кестрель. Я не могу вспомнить. Я никогда его не встречал, видите ли, - де ла Марк по-кошачьи улыбнулся. – Конечно, я могу вспомнить его имя потом.

- Опять эти дурацкие трюки! – воскликнул МакГрегор. – Думаете, вы можете потешаться над нами, придумывая французских графов и английских протеже? Вы сказали, что помните, сколько было этому юноше лет, но не помните, как его зовут?

- К сожалению, mon très cher médecin^[79], именно так. Вы должны понять – этот молодой англичанин очень интересовал знакомых д’Обре. Его мало кто видел – граф почти всегда держал его в своём château^[80] – но о нём ходило много слухов. Одни считали, что это сын д’Обре, прижитый в Англии ещё в молодости. Другие были убеждены, что граф готовит шпиона и посредника. Кто-то даже рассказывал романтичные истории о том, как юноша был отверженным бродягой на улицах Парижа, что однажды рухнул в объятия д’Обре где-то у «Тортони»^[81]. Как бы то ни было, граф принимал в нём большое участие. Я говорю не о l’amour à la Grecque^[82] – не думаю, что у д’Обре были такие вкусы. Он мог испытывать на юноше систему образования, как Руссо. Или просто скучал.

- Я полагаю, вы не верите в бескорыстную доброту, - заметил Джулиан.

- Я не верю ни во что бескорыстное. Любой, кто говорит, что действует без интереса для себя, либо безумец, либо лжец, - де ла Марк откинулся в кресле и улыбнулся. – Но вы не ответили на мой вопрос, mon vieux. Что вы собираетесь делать?

- Есть лишь одна вещь, которую я могу сделать, - Джулиан встал и повернулся к Брокеру. – Будь добр, найди комиссарио Гримани и приведи сюда.