Дьявол в музыке (ЛП)

- Месье де ла Марк, я должен попросить вас не покидать окрестности до тех пор, пока я этого не позволю. Если вы уедете, за вами будут охотиться и схватят. И ещё одно: если вы – Орфео и карбонарий, вам лучше признаться в этом самому. Ваша единственная надежда получить снисхождение – это содействовать полиции, выдав нам имена товарищей по тайным обществам, которые остаются на свободе. Нам известно, что многие «Ангелы», планировавшие переворот в двадцать первом году, ещё не пойманы.

- Всё хуже и хуже! – рассмеялся де ла Марк. – Вы обвиняете меня в том, что я – тенор, убийца, а теперь ещё и революционер! Хотел бы я увидеть лица моих родных – особенно двоюродной бабки Матильды, что была фрейлиной Марии-Антуанетты, и до сих пор пудрит волосы, а свой домик в предместье Сен-Жермен называет «маленьким Версалем».

Внезапно на озере появилось лодка. Судёнышко правило прямо к вилле, а на борту был молодой жандарм. Он выскочил из лодки, как только та коснулась пирса, взбежал на лестнице на террасе и предстал перед Гримани.

- Синьор комиссарио, я привёз депешу от моего сержанта. Он просит вас прочесть немедленно и передать распоряжения через меня.

- Идёмте внутрь, - Гримани повернулся к маркезе. – Я последую на вашей светлостью на мессу, как только освобожусь.

Они с жандармом скрылись внутри виллы. Маркеза, Карло, Франческа, Валериано, Донати и Себастьяно собрались в церковь. Нина принесла вуаль и парасоль хозяйки. МакГрегор отправился внутрь, чтобы по-своему почтить день отдохновения.

- Вы пойдёте на мессу? – спросила маркеза у де ла Марка и Джулиана.

- Я вынужден просить прощения, - сказал де ла Марк, - но я всё ещё не отошёл от вчерашнего религиозного торжества.

- Я останусь и составлю вам компанию, - сказал Джулиан.

Маркеза улыбнулась, будто сама хотела увидеть этот tête-à-tête ^[67].

- Тогда доброго вам утра, джентльмены. Месье де да Марк, я помолюсь о вашем выздоровлении.

- Тогда, маркеза, я могу считать себя уже исцелённым, ибо ваши молитвы не могут получить отказ.

Маркеза печально улыбнулась. Все отбыли в Соладжио, а Кестрель и де ла Марк остались на террасе одни.

Француз печально посмотрел на свою пустую чашку.

- Mon vieux, не будете ли вы добры позвонить и попросить ещё кофе?

- Я бы рекомендовал вам содовую.

- Как скажете, - да ла Марк откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

По приказу Джулиана слуга принёс бутылку содовой и два стакана, которые поставил на маленький плетёный столик подле де ла Марка. Джулиан пододвинул себе стул.

- Позвольте мне, - он наполнил стаканы.

Де ла Марк сделал глоток на пробу.

- Фу. Кажется, это достаточно безвкусно, чтобы оказаться полезным, - он посмотрел в сторону, куда ушли Гримани и жандарм. – Что вы думаете об этом?

- Судя по сапогам жандарма и его походке – он как будто только что слез с коня – этот человек прискакал издалека. Но почему он ринулся к Гримани прямо утром в воскресенье, известно лишь дьяволу.

- Если дьяволу известно, - ответил де ла Марк, - то Гримани заставит его говорить, - он рассмеялся. – Представляете, он принял меня за Орфео! Это возмутительно смешно!

- Вы не одиноки. Он также подозревает Флетчера и Сент-Карра.

- Но не вас, мой загадочный друг?

- Нет, не меня. Я был здесь, когда Орфео пел.

Де ла Марк подмигнул.

- Mon dieu^[68]. Как удачно для вас.

- Да, очень удобно. Было бы очень непросто вести расследование, если бы меня подозревали, что я – таинственный певец Гримани.

- И вместо это такими подозрениями отравляют мою жизнь. Бог знает, я бы с радостью рассказал всё, что знаю о той очаровательной лисичке, с которой свёл знакомство, но не думаю, что его бы заинтересовали такие детали. Он удручающе неитальянец.

- Граф Карло говорит, что Гримани пытается быть немцем больше чем австрийцы, которым служит.

- Это неудивительно. Пленник нередко начинает соотносить себя со своими пленителями.

Джулиан посмотрел на него пристальнее.

- Я не думал, что у вас такие политические взгляды на австрийское владычество в Италии.

- Они не такие. Но я знаю, что такое быть узником. Мой кузен был арестован во время господства Террора и так поддался влиянию своих тюремщиков, что когда его освободили, он сам носил триколор и называл всех «гражданами». Это было очень неловко для семьи, - де ла Марк пожал плечами. – Слабые всегда подражают сильным, как слуги в Англии принимают имена господ и пользуются их привилегиями среди своих^[69]. Гримани считает, что быть итальянцем неудобно, а потому становится австрийцем, как может – он может убедить в этом себя, но никогда не убедит самих австрийцев.

- Если бы не будете осторожны, месье де ла Марк, я могу заподозрить, что вы искренни.

- Mon vieux, я француз. Мой народ лучше всех умеет казаться умнее, чем мы есть.

Джулиан улыбнулся.

- Я хотел спросить у вас кое-что. Вы знали Филиппа де Гонкура?