По лицу Сэнди проскользнула тревога, и она взяла сигареты с приборной панели:
– Но ты же крещеный, да?
– Ну да, мы же не язычники какие, – сказал парнишка. – Просто из Библии я ничего не знаю.
– Это ничего, – в голосе Сэнди послышалось облегчение. – Незачем рисковать с такими-то вещами. Господи, кто знает, что будет с человеком, если он не был спасен?
Солдат направлялся домой, повидать мать перед тем как его направят в Германию или в эту новую горячую точку, во Вьетнам, – теперь Карл уже не помнил. Ему вообще было плевать, что солдата назвали в честь какого-то там поехавшего сукина сына из Нового Завета или что его подружка попросила пообещать носить на шее школьное кольцо, пока он не вернется из-за границы. Когда все это знаешь, становится только сложнее; и потому Карлу было проще пропускать мимо ушей болтовню, предоставляя Сэнди все дурацкие вопросы, сюсюканье это гребаное. Она это умела – флиртовать и трепать языком для усыпления бдительности. Они сильно изменились со времен первой встречи – она, восемнадцатилетняя одинокая девчонка, ни кожи ни рожи, обслуживала тогда столики в «Деревянной ложке» в Миде и убалтывала клиентов в надежде на четвертак чаевых. А он? Ненамного лучше, пухлый маменькин сынок, потерявший мамку, ни будущего, ни друзей, не считая тех, что принесет фотокамера. В свой первый вечер вдали от дома, когда входил в «Деревянную ложку», он понятия не имел, что его ждет или что делать дальше. Единственное, что знал наверняка, сидя в кабинке и глядя, как тощая официантка протирает столы перед тем, как выключить свет, – ему позарез нужно сделать ее фотографию. С тех пор они были вместе.
Конечно, Карл тоже говорил с автостопщиками, но обычно это могло подождать до момента, когда они остановятся. «Взгляни-ка, – начинал он, доставая из бардачка камеру – „Лейку М3“ 35 мм. – Новая стоит четыре сотни, но я свою взял почти за бесценок». И хотя с губ у Сэнди не сходила сексуальная улыбка, она неизбежно испытывала горечь каждый раз, когда он так хвастался. Сэнди сама не знала, зачем последовала за Карлом в эту жизнь, даже не пыталась облечь свои чувства в бесполезные слова, но одно понимала хорошо: чертова камера досталась Карлу не бесплатно – и еще дорого им обойдется. Потом она слушала, как он спрашивает очередную модель – таким тоном, как будто говорит почти что в шутку: «Ну что, хочешь, чтобы тебя сфотографировали с красивой женщиной?» Она до сих пор поражалась, что взрослые мужики так легко на это клюют.
Когда они пронесли, а потом проволокли голое тело солдатика на несколько ярдов в лес и закатили под какой-то куст, поникший от лиловых ягод, то обшарили одежду, вещмешок и в чистых белых носках нашли почти триста долларов. Больше, чем Сэнди зарабатывала в месяц.
– Вот ведь жук, – сказал Карл. – А помнишь, я спрашивал его про деньги на бензин? – Он отмахнулся от тучи насекомых, вьющейся вокруг его потного красного лица, сунул пачку в карман штанов. Рядом с ним, на земле по соседству с камерой, лежал пистолет с длинным ржавым стволом. – Как говорила моя мамаша, – продолжал он, – этим гадам верить нельзя.
– Кому? – не поняла Сэнди.
– Да сраным рыжим, кому. Черт, они пиздят, даже когда лучше сказать правду. Просто не могут сами с собой совладать. Какая-то эволюционная херня.
По главной дороге медленно прошла машина с прогоревшим глушителем, и Карл склонил голову и прислушивался к хлопкам, пока они не затихли. Потом посмотрел на Сэнди, стоящую рядом на корточках, изучил ее лицо в сером свете заката.
– Вот, оботрись, – протянул он ей футболку парнишки, еще влажную от пота. Показал на подбородок. – Тебе сюда попало. Дохляк дохляком, а брызнуло, как из обожравшегося клеща.
Вытерев лицо футболкой, Сэнди бросила ее на зеленый вещмешок и встала. Застегнула трясущимися руками блузку, смахнула с ног песок и налипшие листья. Подойдя к машине, наклонилась и оглядела себя в боковом зеркале, взяла свои сигареты с приборки. Присела на капот, закурила, сковырнула розовым ногтем кусочек гравия с расцарапанной коленки.
– Бог ты мой, ненавижу, когда они так плачут, – пожаловалась она. – Это хуже всего.
Карл покачал головой, еще раз обыскав кошелек парнишки.
– Терпи, подруга, – сказал он. – Эти его слезы – самое оно для хорошей фотографии. Последняя пара минут – единственный раз за всю его жалкую жизнь, когда он не притворялся.
Наблюдая, как он запихивает вещи парнишки обратно в вещмешок, Сэнди хотела спросить, можно ли оставить себе школьное кольцо его подруги, но решила, что оно того не стоит. Карл все продумывал заранее и мог превратиться в лютого маньяка, если пренебречь хоть одним правилом. От личных вещей надо избавляться как следует. Это правило № 4. А может, № 5. Сэнди никак не могла запомнить порядок правил, сколько бы Карл ни вдалбливал ей в голову, но навсегда запомнит, что Гэри Мэттью Брайсон любил Хэнка Уильямса и не выносил армейский яичный порошок. Потом у нее заурчало в животе, и она задумалась – всего на секунду, – можно ли есть ягоды с куста у него над головой или не стоит.