Дьявол знает, что ты мертв

– Я едва ли вообще покидаю квартиру, – сказала Лайза. – Сижу у окна и смотрю на Нью-Джерси. Я могла бы снова начать ходить по редакциям, показывая свой альбом художественным директорам, звонить старым знакомым, попытаться найти работу. Завтра, говорю я себе. На будущей неделе. В следующем месяце. С первого января. Хотя какого черта! Всем известно, как трудно сейчас с работой. Экономика повергнута в хаос. Любому это понятно.

– Но ведь так и есть, верно?

– Как я могу это знать? Я ведь даже не пробовала найти работу, так откуда мне может быть известно, найдется для меня место или нет? Но у меня просто нет энергии взяться за что-то, начать бороться, если у меня лежит в банке такая огромная сумма.

– Но если ничто не вынуждает тебя…

– Я могла бы заниматься творчеством для себя, – сказала она. – Но мне даже это делать лень. Я просто сижу здесь целыми днями. Смотрю на экран телевизора. Наблюдаю закаты. Жду твоего звонка. Надеюсь, что ты не позвонишь, но жду я именно этого. И хочу, чтобы ты позвонил.

Со мной тоже происходило нечто подобное. Я долго не мог порой решиться, позвонить ей или нет. Сегодня не стану звонить, решал я. И иногда придерживался решения. Но чаще изменял его.

– Зачем ты приходишь сюда, Мэтт?

– Не знаю.

– Как ты думаешь, что я для тебя такое? Наркотик? Или заменитель бутылки виски?

– Может быть.

– Мой отец сильно пил. Впрочем, я тебе рассказывала об этом.

– Да, рассказывала.

– Позавчера, когда ты целовал меня, вдруг возникло ощущение, что чего-то не хватает. И потом я поняла чего. От тебя не пахло виски. Нам не нужен психоаналитик, чтобы разобраться в этом, верно?

Я промолчал. «Мы вспомним нашу прежнюю любовь», – пела Пэтси Клайн.

– Вот что со мной происходит, – сказала она. – Ко мне в постель опять лег папочка, но мне не надо волноваться, что мама услышит, потому что она сейчас в другом конце города. И он не войдет в меня. Потому что считает это великим грехом.

– Я тоже.

– Неужели?

Я кивнул.

– Да, считаю, но все равно делаю это, – ответил я.

Позже в тот же день мы заговорили о ее покойном муже. Мы никогда не обсуждали Элейн. Я наложил табу на эту тему, но не мог дать ей понять, что мне настолько же неприятны воспоминания о нем.

– Интересно, он предвидел это? – спросила она.

– Это?

– Нас с тобой. Думаю, предвидел.

– Почему ты так говоришь?

– Не знаю. Он восхищался тобой. Это мне известно точно.

– Он полагал, что я могу оказаться ему полезен.

– Нет, его чувство к тебе было сложнее. Это ведь мысль о нем навела меня на идею позвонить тебе. В результате ты позвонил сам, но я собиралась тоже. Вспомнила, как однажды он сказал, что если человек попадет в беду, то ему нужно сразу связаться с тобой. Ты выручишь. Причем говорил он это с таким напором, словно хотел, чтобы я как следует запомнила его слова. На будущее. Он словно пытался внушить мне позвонить тебе, если с ним что-нибудь случится.

– Быть может, ты вложила в его слова смысл, которого в них не было?

– Едва ли, – сказала она, укладывая голову на сгиб моей руки. – Мне кажется, именно это он имел в виду. Скажу больше, меня удивило, что в той железной коробке вместе с деньгами не оказалось записки: «Позвони Мэтту Скаддеру. Он скажет тебе, как поступить». – Она погладила меня по руке. – Ну, так скажи мне, что делать?

Покинув ее квартиру позже вечером, я прошелся по Одиннадцатой авеню к месту, где его убили. Постоял там несколько минут: светофор переключался за это время несколько раз. А затем отправился в парк Де Витта Клинтона, чтобы отдать дань уважения Капитану. И прочитал, перевирая, цитату из Маккрея:

И если осмелится сын их сынов ту веру предать, то не спать вечным сном…

Не предал ли я их веру? Веру Глена Хольцмана, веру Джорджа Садецки? Не осталось ли чего-то еще, что я мог сделать? И не из-за моего ли бездействия их д'yхи не могли уснуть вечным сном?

Но что я мог предпринять? И как мог заставить себя пойти на это, если заранее боялся того, что смогу выяснить?

Глава 23

За две недели до Рождества мы с Элейн ужинали в компании Рэя и Битси Галиндес в карибском ресторане в Ист-Виллидже. Рэй – полицейский художник; со слов свидетелей он рисует портреты возможных преступников для плакатов «Разыскивается!», копии которых затем раздают патрульным Нью-Йорка. Это необычная профессия, и Рэй необычайно хорошо с ней справляется. Я прибегал дважды к его услугам в своих расследованиях, и в обоих случаях он ухитрялся вытащить описания лиц из глубин моей памяти и невероятно точно перенести их на бумагу.

После ужина мы все отправились к Элейн, где рисунки, сделанные для меня Рэем, висели в рамочках на одной из стен. Получился интересный набор портретов. Два из них были лицами убийц, а третий набросок изображал парнишку, ставшего жертвой одного из преступников. Другим был тот самый Джеймс Лео Мотли, которому почти удалось расправиться в свое время с Элейн.