Дьявол знает, что ты мертв

На углу Второй авеню и Пятьдесят девятой улицы располагалось круглосуточное кафе. Я устроился за стойкой бара, заказал датский сливовый пирог и стакан молока. Кто-то уже успел оставить ранний выпуск «Нью-Йорк таймс», и я начал читать газету, но не мог сосредоточиться на прочитанном. Быть может, и мне нужно послушать запись с лекцией о том, как усовершенствовать свою личность? «Дайте Развиться Скрытым Возможностям Вашего Интеллекта! Станьте Полновластным Хозяином Своей Судьбы!»

Но мне не требовалась мобилизация скрытых возможностей. У меня и так хватало мозговых извилин, чтобы понять ситуацию, в которой я оказался.

Джен Кин вернулась в мою жизнь, пусть ее собственное существование приближалось к концу. Вот с ней мы практически уже жили когда-то вместе и шли к окончательному сближению, когда отношения внезапно потерпели крах, и мы потеряли друг друга.

Теперь в таком же положении оказались мы с Элейн и приближались к той же стадии. Мне был отведен угол в ее стенном шкафу, ящик в гардеробе и половина ее постели, на которой я спал несколько ночей в неделю. А поскольку эта стадия неизбежно становилась переходной, где все неопределенно и, возможно, даже неопределимо, следовало все основательно взвесить и оценить. Необходимо ли мне, не задумываясь, включать переадресацию телефонных звонков, когда я собрался ночевать на Восточной Пятьдесят первой улице? И должен ли я был так уж извиняться потом, если забывал отключить переадресацию? Или мне провести к ней вторую телефонную линию?

Или же нам вместе куда-нибудь переехать? Действительно ли лучше будет в таком случае сохранить за собой номер в гостинице? Выбрать нам мой район, ее район или какую-то нейтральную территорию?

Обсудить это с ней еще раз? Или избегать подобных разговоров вообще?

Обычно подобные мысли не доставляли мне дискомфорта и даже порой забавляли. Но Джен угасала, и почему-то этот факт бросил на все свою мертвенно-желтую тень.

Мне было страшно, разумеется. Я боялся, что случившееся однажды, повторится в том же варианте, и мне скоро придется забрать свою одежду, оставив ключ на кухонной стойке. Я боялся, что запущенный номер в заштатном отеле, за который я изо всех сил цеплялся, так и останется моим домом до конца жизни, то есть до тех пор, пока эти самые последние силы не оставят меня, и, лежа на узкой кровати в нижнем белье, я встречу смерть. А потом меня вынесут оттуда чужие люди в мешке для перевозки трупов.

Я боялся, что жизнь развалится на части, потому что так происходило всегда. Боялся плохого конца, потому что он всегда был плохим. Но больше всего я боялся в итоге сам оказаться виноватым во всем. Потому что в глубине души костями и печенкой всегда ощущал свою вину за то, что происходило со мной.

Я допил молоко и пошел домой, но теперь привратник приветствовал меня по имени и широко улыбнулся. («Всегда Запоминайте Имена и Лица Людей! Пусть Ваша Улыбка Озарит Их Мир!») Когда я вошел в спальню, Элейн повернулась на другой бок, но не проснулась. Забравшись под одеяло, я лежал в темноте рядом с ней, ощущая тепло ее тела.

Сон застал меня врасплох, но уже через несколько минут мне снилось (и осознавал это), как я преследую какого-то человека, чтобы взглянуть на его лицо. Я гнался за ним по каким-то шатким помостам, спускался по бесконечным лестницам, а под конец он обернулся, и вместо лица у него было зеркало. И когда я захотел всмотреться в отражение, оно всего лишь сверкнуло мне в глаза ярким и чистым белым светом, ослепительно интенсивным. Я сделал над собой усилие, чтобы больше не спать, потянулся к руке Элейн, но мгновенно погрузился в сон.

Я проснулся снова уже в девять часов, и в квартире остался один. В кухне меня ждал горячий кофе. Я выпил чашку, принял душ, оделся и наливал себе вторую, когда она вернулась из спортзала и объявила, что погода стоит чудесная.

– Небо необычайно синее, – сказала она. – Воздух явно из Канады. Мы осыпаем их кислотными дождями, а они дарят нам в ответ чистейший воздух и Леонарда Коэна. Выгодный обмен!

Я набрал номер Лайзы Хольцман и, как обычно, положил трубку, когда включился автоответчик. Тогда Элейн сказала:

– Дай я попробую. Какой у нее номер?

Она сделала звонок и поморщилась, услышав запись голоса Хольцмана. Потом начала наговаривать сообщение:

– Лайза, добрый день! Это Элейн Марделл. Мы с тобой ходили вместе на курсы при колледже Хантера в прошлом семестре. Виновата – я, конечно, должна была позвонить тебе сразу, и мне ужасно жаль, что у тебя все так сложилось. Могу только посочувствовать, представляя, через какие испытания тебе пришлось пройти. Не сомневаюсь, ты очень занята, но, может, перезвонишь мне, если найдется минутка? Для меня это важно и… О, привет, Лайза! Признаться, мне приходило в голову, что ты можешь прослушивать, кто звонит. Но у тебя включен автоответчик. Мэтт набирал твой номер десяток раз, но он почему-то никак не может себя заставить надиктовать сообщение. Угу. Да, конечно.

Она задавала какие-то вопросы, снова выражала соболезнования. Потом сказала: