Дьяволина Горького

Роллан с восторгом рассказывал нам о Доме на набережной, где они были в гостях у сопровождавшего их дипломата Аросева. Тот провел их по нескольким этажам дома, заглядывая в квартиры жильцов. Соседи были, естественно, польщены возможностью лично приветствовать прославленного писателя. У Роллана даже возникло впечатление, что в Советском Союзе по-французски читает больше народу, чем во Франции и Швейцарии вместе взятых. Выходит, не зря он трудился.

Это просто фантастика, что во всех квартирах одинаковая современная мебель, и в общем-то все равно, куда человек возвращается после работы, – он везде будет чувствовать себя дома! А чего стоит вид на Кремль! В мире мало найдется таких домов – на целых пятьсот квартир! Беспримерное достижение, что жильцы бесплатно питаются в столовой, достаточно предъявить прописку. И свой кинотеатр в доме есть, тоже бесплатный! Какая жалость, что этот удивительный коммунизм пока что не распространяется на всех жителей СССР, на все 160 миллионов! Алексей заверил его, что это всего лишь вопрос времени. Я едва удержалась от смеха. Майя перевела, Роллан испытующе глянул на Алексея, не шутит ли он; Алексей ответил ему серьезным взглядом. И мне вдруг показалось, что Роллан все же что-то понял.

Я бывала в том доме, там обитало множество генералов, писателей и поэтов, чекистов, партийных работников. Попасть туда было непросто, посетителей проверяла куча вахтеров, полы под каблуками гулко звенели, чтобы охрана слышала, когда кто-либо приближался по коридору. Мой пропуск подписывал лично Ягода, такие были только у очень важных чекистов, но, несмотря на это, вахтеры все-таки придирались. Их, кстати, меняли здесь раз в полгода, чтобы не снюхались с кем-нибудь из жильцов. В принципе квартира Ягоды была в том же доме, но в ней жила только его семья. Тимошу он принимал у себя на Лубянке, за его кабинетом находился альков с диваном, так что было где порезвиться. Но там же он ночевал и один, без Тимоши. Был у него умывальник, в туалет ходил в коридор, а завтракать обычно являлся к нам. Алексей до полудня из своей комнаты не спускался, ну а выпить с Ягодой можно было и вечером.

Аросев предложил Ролланам остановиться в его квартире, но Ягода на это не согласился: мало ли, еще встретятся с кем не надо, ведь контролировать несколько тысяч жильцов не в состоянии был даже он. Так что Роллан с женой жили в “Савойе”. И им там нравилось, Красная площадь недалеко.

Накануне Роллан был в Кремле у Сталина. Их беседу на русский переводил Аросев, а на французский – Майя. Техник в штатском изготавливал фонограмму, за полтора часа использовав шесть пластинок.

За год до этого Роллан уже писал в одной из своих статей об исключительном уме Сталина, его способности выражать мысли непосредственно, живо и убедительно – и вместе с тем сдержанно. Его поразила твердость сталинской мысли, сочетающей практические человеческие нужды и богатый, многообразный житейский опыт. Сталин – великий государственный деятель, написал Роллан и выразил пожелание встретиться с ним. Эта статья и была его пропуском в Кремль.

Роллан говорил о Сталине как об умном и проницательном, предупредительном, скромном человеке и хвалил его с большим энтузиазмом, чем Уэллс. Алексей кивал.

А какая скромная, даже пуританская обстановка в его кабинете!

Это так, сказал Алексей.

Как просто он одевается!

Этим он знаменит, сказал Алексей.

Роллан осторожно заметил, что из машины он видел, что все же народ живет скудно. Сказал, что люди боятся говорить открыто, что в мировой прессе полно информации о сфабрикованных процессах и всякого рода зверствах. Алексей промолчал. Роллан подписывал все протесты, которые западные писатели публиковали в связи с судебными процессами в СССР; так что не мог он быть таким уж наивным, каким прикидывался.

Роллан обожал слушать собственный голос. Он понял, что вытянуть слово из Алексея будет непросто. И все же ему это удалось. Они вышли в сад, сели на скамейку попозировать фотографам и киношникам, которые дико защелкали и застрекотали своими камерами. Сидели они терпеливо, как кинозвезды. И вдруг Алексей повернулся к Роллану и что-то сказал ему. Не сомневаюсь, что он сказал это по-французски, потому что Роллан прислушался, потом засмеялся и покачал головой, а Алексей утвердительно закивал.

Поздней я спросила его, что он сказал. Алексей рассмеялся. Он признался Роллану, что Чехов – писатель более крупный, чем он, потому что у Чехова было три тысячи женщин, а у него не больше двух тысяч; оно и понятно, ведь у Чехова еще пациентки были.

Когда они уходили, Майя шепнула мне: Роллану показалось, будто Горького заперли в клетку. Старый медведь с медным кольцом в носу. И глаза у него очень грустные. Майя недоумевала, почему он все время молчал. Ведь он – Горький, чего он может бояться?

Я ответила, что Горький думает так же, как и они.

Когда я это ему рассказала, он рассмеялся. И это спрашивает Майя! С тех пор как он почувствовал себя совершенно беспомощным, он много смеялся.