Дьявольские повести

Они согласились, и я отправилась, господин де Фьердра. Я уже говорила: я была не новичком и не однажды в чужом обличье носила депеши вожакам различных приходов. Чтобы понадежней затеряться среди горожан и рассеять всякие подозрения, я оделась как женщина из простонародья. На мне было домашнее платье из дрогета,[369] на ногах — сабо; а волосы свои, с самого начала войны не знавшие пудры, — ведь ею не назовешь черный порошок, с помощью которого причесывают неприятеля, — я прикрыла гранвильским чепцом, напоминающим на голове сложенную вчетверо салфетку. К одной из наших жеребых кобыл приторочили две корзины, положили ей на спину кожаную подушку, прикрытую невыделанной телячьей шкурой, и, восседая на ней боком, сунув правую ногу в одну из корзин, а левой ерзая по шее кобылы, я затрюхала к Авраншу. Для продажи на рынке мне набили корзину брусками отличного масла, завернутого в виноградные листья. Вы тут поминали недавно, брат, мои полосатые бархатные бриджи и высокие кавалерийские ботфорты? — добавила она, позволив себе единственное кокетство, какое могла позволить, — признание в том, что действительно носила такие ботфорты. — Но в тот день ваша сестра, кузина Нортемберлендов, выглядела точь-в-точь как торговка маслом из гранвильского предместья. Да, вот чем стала на час Барб Петронилла де Перси-Перси!

— Барб без бороды, но достойная ее носить![370] — рассмеялся аббат.

— Борода у меня выросла потом, — также со смехом уточнила она, — но слишком поздно, когда была мне уже ни к чему, потому что я снова — и теперь навсегда — напялила на себя эти докучные юбки, которые идут мне не больше, чем гренадеру. Тогда у меня росли только короткие каштановые усики, которые вкупе с моей чертовой рожей и сложенной вчетверо салфеткой на голове придавали мне довольно-таки неприступный вид, полностью оправдав слова одного авраншского бездельника, не в меру важничавшего на ярмарке и обхватившего мою крупную талию. Когда я от души огрела его по пальцам рукояткой ножа для резки масла, он в бешенстве заорал:

«Да брось ты жеманничать, толстуха! Было бы с чего! Ты ведь давно уж не такая свежая, как твое масло».

«Зато посолоней буду! — отпарировала я, уперев кулак в бедро, как настоящая кумушка с Бреа.[371] — Хочешь отведать, шалунишка? На, убедись».

Этим и ограничились опасности, которым подверглась в Авранше честь вашей сестры, брат мой. Я, как говорится, удачно расторговалась. Продавая свой запас масла, я изрядно пополнила свой запас новостей. Я собрала все слухи, все сплетни, ходившие по городу. Авранш еще не пришел в себя после паники, посеянной там Двенадцатью. Всюду только и разговоров было что о лжезерноторговцах и поджоге тюрьмы. Называлось число убитых в свалке, хотя, возможно, и преувеличенное. На ярмарочном поле до сих пор показывали лужи крови. «Зато, — ликовали трусы, — от Детуша мы избавились! Шуаны не вернутся: приманки больше нет». На следующую ночь после страшного дня, события которого всколыхнули Авранш, арестанта тайно вывезли из города. Его в цепях бросили на телегу, прикрытую досками, и под охраной целого батальона синих он без барабанного боя и фанфар отправился в Кутанс, где его должны были судить и, вне сомнения, приговорили бы к смерти.

Я впопыхах вернулась в Туфделис и сообщила друзьям, что Детуш перевезен в другую тюрьму, где окажется дальше от пределов нашей досягаемости и в более суровом заключении, нежели в Авранше: на войне любая неудавшаяся с первого раза попытка осложняет следующую — противник предупрежден, теперь он еще больше начеку. Господин Жак лишь высказал мнение всех своих соратников, заявив, что предприятие придется начинать сызнова.

«Господа, — добавил он, — воспользуемся сегодняшним днем для лечения ран. Завтра мы постараемся расквитаться за них. Через два дня мы должны быть в Кутансе и возобновить проигранную нами партию. Кутанс укреплен лучше, чем Авранш, а мы — малочисленнее, чем раньше. Нас теперь всего одиннадцать».

«Вас по-прежнему двенадцать, господа, — возразила я. — Одиннадцать — неудачное число. Оно принесло бы нам несчастье. Коль скоро господин Винель-Онис не вернулся, предлагаю взамен себя. Я, конечно, никогда не была самой красивой на свете девушкой, но ведь и самая красивая девушка не может дать больше того, что имеет, черт возьми!»

Вот так, барон, я стала участницей второй экспедиции Двенадцати и воочию видела вещи, подобные которым уже не увижу и о которых мне остается только вспоминать.

6. Перерыв между двумя экспедициями