Дьявольский ген

Мы должны признать, что в желании производить на свет поколения, свободные от болезней, присутствует утопический элемент. Проблема в том, что это желание может дойти до перспективы улучшения умственных и физических возможностей человека и дискриминации людей, народов, рас, являющихся носителями признаков, расцениваемых как дефектные. Идея вмешательства в генетику для эмпирического исправления «стихийной» склонности природы создавать несовершенных существ или существ с «нежелательными» признаками пришла от скотоводов и земледельцев. Гальтон не видел ничего ненормального в том, чтобы применить их методы к человеку. В сущности, речь шла о том, чтобы вернуть человеческое существо в лоно природы, на этот раз с прочной научной базой. Строение ДНК человека и растений не отличается, и это, видимо, не вызывало сожаления ни у Демокрита, ни у Лукреция.

Таким образом, это знание уходит корнями глубоко в историю. Но теория Гальтона – не биологическая, она биометрическая. Это статистика и математика, применяемая к человеческому населению, теория, зародившаяся в XVIII веке с появлением науки демографии. Исследование закономерности и количественная оценка развития людского населения создают само понятие населения. Человечество состоит из правителей и подданных, и отношения между ними более не регулируются по трансцендентальной модели. Людское население подчиняется законам самой природы, управляющим движением планет. Под биометрией, примененной к генетике, подразумевается понимание процессов передачи признаков от поколения к поколению в рамках одного народа. Направление деятельности лаборатории евгеники Гальтона в Лондоне впоследствии будет определяться скорее статистиками, нежели биологами в области генетики. Первым будет Карл Пирсон, один из отцов-основателей современной биостатистики. За Пирсоном последует другой выдающийся статистик – Рональд Фишер. Но когда речь идет о статистике и о населении, то взгляд на человечество требует некой осмысленной деятельности, которой, согласно Гальтону, и был поиск математических законов, регулирующих наследственность признаков, чтобы помешать передаче тех, которые он считал дегенеративными.

Новые генетические теории неизбежно переплелись с теориями дегенерации, впервые сформулированными в середине XIX века Бенедиктом Морелем. Было бы интересно узнать, почему именно в середине XIX века, почти одновременно, назрели и были сформулированы теория дегенерации, теория эволюции и теория генетической передачи признаков. Они появились независимо друг от друга, но их встреча положила начало евгеническим теориям XX столетия. Тогда научные открытия позволили создать новую почву для теорий, которые уже до этого имели место в истории человечества, вероятно, отражая утопическую потребность, свойственную природе человека.

IV

Не желая избегать столкновения с темой евгеники, мы рассмотрели проблемы, которые могут, так сказать, относиться к области негативной евгеники. Все критики либеральной евгеники, начиная с Хабермаса, признают, что устранение заболевания является, с этической точки зрения, вопросом, не имеющим ничего общего с позитивной евгеникой, цель которой состоит в селекции признаков для совершенствования человеческого существа или в использовании генетических технологий для введения человеческому существу желательных признаков. Но все уточняют, что негативная евгеника должна ограничиться профилактикой тяжелых заболеваний, что поднимает проблему пределов, которая усугубляется, когда необходимо использовать санитарные стратегии и политику. Где остановиться? Как установить, что та или иная болезнь достаточно тяжела, чтобы в отношении нее была применена программа по устранению? Эти вопросы рождают спор о переносимости боли, страданий. Это скользкая дорожка, особенно когда речь идет о еще не родившихся людях.