Дьявольский поезд

– Я позволил ему ретироваться. Может, он еще нам послужит. Похоже, кто-то знал о нашем приезде в Мессину. Нас ждали, готовились.

– К чему готовились?

– К встрече, – усмехнулся Ренат. – Только один человек мог знать о нас. Догадываешься, кто?

– Вернер…

– Он играет с нами в кошки-мышки. Разумеется, он возомнил себя котом. Но мы – не мыши! Вот ему…

Ренат скрутил кукиш, хотя Вернер не видел его сейчас. Затем кукиш превратился в кулак:

– Антонио стучит на нас. Ох, и треснул бы я его!

– Пусть стучит, – сказала Лариса. – Не надо ему мешать.

– Согласен. Поэтому я отпустил Антонио восвояси. Не стоит недооценивать его. Он переступил черту и оказался на краю пропасти. Неизвестно, на что он теперь способен.

Лариса слушала вполуха. Она смотрела туда, где больше века назад стоял мраморный мальчик. Это о чем-то свидетельствует. Трещина в земле, вывороченное дерево с торчащими жгутами корней…

На картину апокалипсиса накладывалась дикая сцена: поющие люди, одетые в козлиные шкуры; пьяные танцовщицы; арка, увитая виноградом; льющееся рекой вино. Разнузданная оргия! Хмельной экстаз, сплетение обнаженных тел, сексуальное буйство…

– Здесь произошло что-то важное.

– Ну да, – подтвердил Ренат. – В этом саду Брасов похитил рукопись, зажатую в руке спасенной девушки.

– Сцилла и Харибда, – пробормотала Лариса, пытаясь понять смысл оргии, которая разворачивалась перед ней в своем отвратительном натурализме.

– Мичману пришлось выбирать между честью и соблазном. Победил соблазн! Это чудовище поглотило графа.

– Я не то имела в виду…

– Трудно объяснить, чем свиток пергамента привлек морского офицера. Тут в нашей версии серьезный пробел.

– Пробел в другом…

Лариса в замешательстве уставилась на лимонное дерево. Тогда его точно не было. Что же удерживает ее внимание?.. О! Дело не в дереве, а в месте, на котором оно растет.

– Кроме манускрипта, Брасов ничего не взял на этих развалинах, – добавил Ренат. – Рядом бродили матросы с «Цесаревича», которые обвинили бы его в мародерстве. Такого позора он не мог допустить. Все-таки мичман родился и вырос в дворянской семье.

– Но свиток он не постеснялся присвоить!

В этом было противоречие. Ренат понимал, что поступок Брасова нельзя объяснить пережитым потрясением или растерянностью. По крайней мере, не только этим. Сначала тот машинально взял рукопись, бессознательно сунул куда-нибудь… за пазуху, например. А потом на корабле, куда доставляли пострадавших и куда принесли спасенную Франческу, на досуге попытался прочитать текст. Не в тексте ли загвоздка?

Лариса смотрела на лимонное дерево. Казалось, она забыла о том, что сюда в любой момент может нагрянуть охранник.

– Раньше на этом месте было… было…

Ренат покосился на дерево, заворожившее Ларису. Клад, что ли, под ним закопан?

* * *

Петербург, 1909 год

Франческа пела восхитительно. Гридин аплодировал стоя. Его тетка, которая аккомпанировала гостье на рояле, снисходительно улыбалась. Ох уж эта молодежь! Мягко говоря, певица исполнила свою партию небезупречно. Просто ее юность и красота затмили допущенные огрехи.

Жорж сидел на диване мрачнее тучи. Восторг товарища, явно преувеличенный, раздражал его. Гридин чуть ли не силком затащил его в гости. Дом на Фонтанке, где остановился бывший однокашник мичмана по морскому корпусу, составлял разительный контраст со скромным жилищем графини Брасовой, вынужденной экономить каждую копейку. Это было унизительно.

Жоржа угнетала мысль, что Франческа сделает сравнение не в его пользу. Он испытывал страшную неловкость. Почему он не отказал Гридину? Ответ на этот вопрос унижал его еще сильнее, чем постигшее род Брасовых разорение. Мичман надеялся перехватить у Гридина немного денег.

Пока граф морально готовился к этому разговору, товарищ рассыпался в комплиментах прелестной итальянке.

– Вам надо учиться вокалу, Франческа. Вы рождены для сцены. Негоже запирать в четырех стенах такой талант!

– В детстве учитель ходил ко мне на дом, – смущенно отвечала девушка. – Он хвалил мой голос. Но карьера певицы для меня табу.

Ее французский был довольно хорош, однако манеры оставляли желать лучшего. В петербургских гостиных она казалась дикаркой. Гридин неожиданно для себя влюбился. Франческа отличалась яркой южной внешностью, несвойственной для девушек северной столицы. Она ничего о себе не рассказывала, и Брасов тоже помалкивал. Эта загадочность будоражила воображение Гридина, будила его чувственность. Если бы не болезнь, он бы отбил у мичмана возлюбленную. Увы, судьба обошлась с ним жестоко.

Франческа села рядом с Брасовым, а хозяйка дома, добродушно улыбаясь, отправилась заказывать кухарке ужин.

– Поужинаем вместе? – предложил Гридин. – В доме дядюшки отличная кухня. Он большой гурман. Вы не будете разочарованы.

Гости остались. За столом велась беспорядочная беседа, звенели приборы. Франческа почти не притронулась к еде, чего не скажешь о мичмане. Гридин лихорадочно придумывал предлог, чтобы встретиться с девушкой еще раз. Ничего путного в голову не шло.