Двадцатого августа 1939 года, за три дня до заключения нацистско-советского пакта, Берлин и Москва наконец-то подписали Торговое соглашение. Советский Союз обещал поставить Германии сырья на 180 миллионов рейхсмарок, а Германия взамен обязывалась поставить СССР промышленных товаров на 120 миллионов рейхсмарок. В придачу германское правительство выделяло Москве кредит на 200 миллионов рейхсмарок под 4,5 % сроком более чем на семь лет, а выплачивать эту ссуду предстояло поставками сырья, начиная с 1946 года587
. Неудивительно, что Молотов очень хвалил этот договор, который был лучше «всех прежних соглашений», и добавлял: «Мы еще никогда не заключали столь же выгодных экономических соглашений с Великобританий, Францией и какой-либо другой страной»588. Значит, хотя бы теоретически экономический договор с нацистской Германией был чрезвычайно выгоден.И вот в августе 1939 года, пока остальной мир колыхало и трясло от невероятной вести о готовящемся политическом сговоре между Москвой и Берлином, переговорщики с обеих сторон начали уточнять и выверять все те пункты и условия торгового соглашения, которые оставались туманными или неудовлетворительными, чтобы наконец перевести идею экономического сотрудничества в практическую плоскость. Задача эта оказалась нелегкая. При всем внешнем дружелюбии, взаимная подозрительность и вероломство никуда не исчезли: во многом виной тому было сентябрьское стремительное вторжение немецких войск в Польшу. Поэтому велись очень долгие споры из-за формулировок, анализа и истолкования разных пунктов соглашения, назывались все новые цифры и цены, затем они отвергались и исправлялись. Все это время германская сторона, которая уже подверглась высоким политическим и военным рискам, ожидала уступок от СССР, а сталинские переговорщики, ощущая себя хозяевами положения, упорно отказывались идти на компромиссы. Если это и можно назвать медовым месяцем, то он отнюдь не предвещал счастливого и долгого супружества.
Изматывающие переговоры затягивались до зимы, а некоторые эпизоды отдавали явным легкомыслием – по крайней мере, так они стали восприниматься позднее. Например, 27 сентября озадаченный Шнурре, сам того не желая, удостоился торжественной встречи на Ходынском аэродроме в Москве – после того, как вылет самолета с Риббентропом был отложен. Хотя этот ход говорил о довольно точном понимании того, кто же является главным «умом» среди представителей Германии, он наверняка пришелся не по душе Риббентропу, который вообще был крайне обидчив. А несколько недель спустя новый визит Шнурре в Москву оказался под вопросом, потому что в советской прессе его неверно назвали «послом бароном фон Шнурре», хотя тот не был ни послом, ни бароном и вообще довольно регулярно бывал в советских правительственных кругах в течение предыдущих пяти лет589
. Осталось неясным: пыталась ли советская сторона таким образом польстить Шнурре – или посмеяться над ним?Но пожалуй, самым странным эпизодом стал визит советской экономической делегации, совершившей поездку по Германии в конце октября 1939 года, главным образом с целью составить список необходимых закупок – различных видов военного и технического оборудования, нужных Москве. Наверняка представители этой миссии держали в уме и совсем другой «список покупок». Когда прибыла эта советская делегация из сорока пяти человек, выряженных как один в новенькие коричневые пальто, шляпы и желтые ботинки, каждый нес в руке пустые чемоданы, чтобы было куда складывать множество потребительских товаров, которые нельзя было купить у них на родине. Как только миссия начала работу, сразу же стали проявляться другие особенности – не в последнюю очередь давняя подозрительность в отношении немецких коллег. Позднее один из участников той делегации, генерал-полковник авиации и заместитель наркома авиационной промышленности Александр Яковлев написал мемуары, и там он упоминал о том, что немцы «изо всех сил старались казаться радушными хозяевами», поселили советских делегатов в «самой шикарной» берлинской гостинице «Адлон», устроили им ряд поездок и познакомили с образцами авиационной техники и промышленными объектами. Яковлев вспоминал, словно сам себе не веря (наверное, ему уже трудно было отвлечься от горьких картин военного времени): «Нам улыбались, пожимали руки, говорили любезности, старались создать атмосферу дружелюбия и искренности»590
. Далее он описывал встречу с коллегой, авиаконструктором и летчиком, генерал-полковником Эрнстом Удетом, заместителем Германа Геринга, на аэродроме Йоханнисталь под Берлином, где состоялся показ немецкой техники: