Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

По размерам Буну можно сравнить с городом. Здесь работают, не считая начальства и немецкого технического персонала, сорок тысяч иностранцев, говорящих почти на двадцати языках… Она безнадежно, по определению так сказать, серая и безрадостная: горы железа, кучи цемента, грязь, дым – все это уже само по себе является отрицанием прекрасного. Здесь у домов и улиц буквенные и цифровые имена, как у нас, или нечеловеческие, враждебные. На территории Буны ни травинки, земля здесь пропитана ядовитой угольной жижей и соляркой; живые здесь только машины и рабы, причем первые живее вторых[15] ⁶⁴⁴.

Одной из немногих областей, в которых ощутимо сказались экономические преимущества для Германии, стала поставка продуктов питания. Ближайших помощников Гитлера очень волновал вопрос продовольственных запасов – они хорошо помнили, из-за чего был деморализован боевой дух на внутренних фронтах Первой мировой войны. Нацистский режим стремился поддерживать моральное состояние внутри страны и потому делал продовольственное обеспечение первоочередной задачей, введя карточную систему с искусственно завышенными нормами потребления и сняв всякие ограничения для немецких войск, которые могли привозить на родину из-за границы сколько угодно еды⁶⁴⁵.

В этом смысле поставки советских кормов для животных могли сыграть важную роль и помочь немецким фермерам выращивать достаточно скотины на убой, а это, в свой черед, должно было обнадежить гражданское население. Поэтому в торговое соглашение, подписанное в феврале 1940 года, был включен пункт о поставке из Советского Союза одного миллиона тонн «фуражного зерна и бобовых», причем позже это количество было пересмотрено и заменено на 1,5 миллиона тонн, а в течение второго года ожидались поставки еще одного миллиона тонн. Хотя германские запасы зерна в течение всего 1940 года поддерживались на стабильном уровне – около 4 миллионов тонн, – в 1941-м они начали быстро истощаться, так что к середине этого года Германия фактически впала в зависимость от поставок из Советского Союза⁶⁴⁶. Когда немецкие и советские солдаты уже бились друг с другом на полях сражений, гитлеровская рать продолжала кормиться тем, что вырастили сталинские колхозники.

Таким образом, с точки зрения Германии, экономическая сторона нацистско-советского пакта была неоднозначной: имелось несколько положительных моментов, но их явно перевешивало множество серьезных недостатков. Естественно, это было источником сильного раздражения и разочарования для нацистского режима, потому что, конечно же, переговорщики Гитлера надеялись, что им удастся вовсю пользоваться богатыми природными ресурсами СССР, и тот манил их надеждой. Однако осуществить это желание оказалось куда труднее, чем можно было предположить.

До некоторой степени германские амбиции тормозились из-за советской манеры вести переговоры, которую один из участников – с германской стороны – без обиняков определил как «сутяжничество»⁶⁴⁷. Непомерные требования и стремление безбожно задирать цены на свои товары сочетались с постоянным препирательством из-за малейших подробностей, с намеренными проволочками и откровенным упрямством. К тому же советские переговорщики обнаруживали странную непредсказуемость: сегодня проявляли несговорчивость, а назавтра – радушие, так что германские коллеги часто недоумевали и злились. Можно считать, все это было частью продуманной тактики, но имелись и вполне конкретные причины столь причудливого поведения.

Прежде всего, многие советские чиновники – вероятно помня о судьбе, которая постигла многих их товарищей в массовых чистках 1930-х годов, – ни в коем случае не желали проявлять инициативу и браться за осуществление каких-либо предложенных идей – из боязни ненароком вызвать недовольство у начальства. Участник переговоров в Москве Густав Хильгер так писал об этом в своих послевоенных мемуарах:

Переговоры портила хроническая подозрительность советских переговорщиков и страх перед ответственностью, который сковывал даже членов Политбюро вроде Микояна. Это отчасти и объясняет, почему на выработку условий ушло целых четыре месяца активных дискуссий⁶⁴⁸.

В отсутствие четких политических указаний советские переговорщики часто предпочитали – то ли бессознательно, то ли умышленно – превращать переговоры в бесконечные обсуждения мелочей или осложнять их неразумными требованиями, просто дожидаясь, когда поступят распоряжения из Кремля.