Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Потому-то Черчиллю необходимо было очень точно выбирать уравновешивающее решение. Он должен был действовать так, чтобы не оттолкнуть тех среди британских правых, кому была ненавистна мысль о любом взаимодействии с коммунистами, и в то же время тех среди левых, кто мечтал о полноценном союзе со Сталиным. К тому же он хотел хорошенько приободрить советских людей, чтобы те продолжали яростно драться, так как понимал, что каждый месяц военных действий на Восточном фронте существенно продлевает жизненно необходимую отсрочку войны против самой Британии. А еще – и, пожалуй, прежде всего – ему нужно было подумать о США, союз с которыми Черчилль ценил гораздо выше, чем союз со Сталиным, – однако опасался, что американские политики (да и общество в целом) не пожелают связывать себя никакими твердыми обязательствами с СССР.

Судя по рассказу самого Черчилля о событиях утра 22 июня, его реакция на новость о вторжении была более или менее спонтанной. «Я провел день, обдумывая свое выступление, – написал он. – Времени совещаться с Военным кабинетом не оставалось, да в этом и не было необходимости». Однако впечатление спонтанности, которое Черчилль пытается внушить читателю, – просто видимость. За несколько предыдущих дней Черчилль успел выработать британскую позицию и заручиться жизненно важной поддержкой Криппса, чтобы безошибочно проложить опасный курс между всеми сталкивающимися интересами. Результатом стал великолепный образец знаменитой черчиллевской риторики.

В радиообращении, которое прозвучало в эфире в тот же вечер, маститый антибольшевик высказался в поддержку Сталина и Советского Союза. Нападение Гитлера на СССР, заявил Черчилль, ознаменовало четвертое «критическое событие», четвертый «важный переломный момент» в ходе войны. Гитлер – «злобное чудовище» и «кровожадный беспризорник» – рвется теперь «усеять трупами и разорить» обширные просторы России и Азии, «перемолоть человеческие жизни и растоптать жилища и права сотен миллионов людей». Эта человеческая катастрофа, сказал Черчилль, превосходит все мыслимые ужасы:

Нацистский режим неотличим от худших проявлений коммунизма. Он лишен всяких основ и принципов, кроме алчности и стремления к расовому господству. Он преуспел во всех видах человеческой гнусности, изощренной жестокости и яростной агрессии. В последние двадцать пять лет не было более последовательного противника коммунизма, чем я. И я не собираюсь отказываться ни от одного слова, сказанного о нем за все эти годы. Но все это тускнеет рядом с картиной, которая разворачивается сейчас. Прошлое с его преступлениями, его глупостями и трагедиями быстро уносится прочь.

Затем, впав в лирический тон, Черчилль дал своим слушателям понять, что нападению подвергся не коммунизм – а сама Россия-матушка: