Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

В последующие месяцы и годы пакт отошел на второй план – его заслонили более насущные повседневные заботы: ведение самого дорогостоящего и смертоубийственного конфликта за всю мировую историю. Лишь когда война закончилась, о нем вспомнили снова. В конце 1945 года начал работу Нюрнбергский международный военный трибунал, призванный судить выживших лидеров нацистской Германии, и в ходе процесса внимание судей привлекли, в числе прочего, пакт и его последствия. Обвинители в Нюрнберге прекрасно понимали, что защита подсудимых будет отчасти опираться на принцип апелляции к ханжеству: tu quoque (лат. «ты тоже [так делал]»). Такая защита считалась недопустимой (на спортивной площадке она была бы еще уместна, а в суде – нет), однако она могла серьезно навредить СССР, чья территориальная экспансия, совершенная в 1939–1940 годах в соответствии с условиями пакта, попрала многие из принципов, в нарушении которых западные союзники сейчас и намеревались обвинить бывшие власти Германии. Как предсказывал один из советников из британского МИДа, адвокаты нацистов непременно попытаются «вытащить на свет божий как можно больше русского грязного белья, чтобы свалить его в одну кучу с собственным»¹⁰⁰⁶. А поскольку обвинители, представлявшие союзные страны, не желали дискредитировать своего советского союзника, предмет, казалось бы, возглавлявший список самых важных вопросов для обсуждения – нацистско-советский пакт, – вообще почти не упоминался во вступительном слове при открытии Нюрнбергского процесса.

В дальнейшем советские юристы отчаянно боролись за то, чтобы пакт – и в особенности злополучный «секретный протокол» – ни в коем случае не фигурировали на процессе в качестве свидетельства. Типичная перебранка на эту тему произошла 12 мая 1946 года, когда адвокат защиты Рудольфа Гесса попытался обратиться к протоколу, но натолкнулся на протесты со стороны советского главного обвинителя, генерала Романа Руденко, который прокричал: «Мы здесь рассматриваем преступления главных германских военных преступников! Мы не расследуем внешнюю политику других государств». И в любом случае, продолжал Руденко, этот протокол – «сфабрикованный документ», не имеющий никакой ценности¹⁰⁰⁷. Вопрос о самом пакте был для Москвы чуть менее чувствительным. Советский судья Иона Никитченко насмешливо назвал его «несущественным» документом, «обычной пропагандой», а больше всего советскую команду юристов задело вскользь высказанное предположение о том, что Сталин подписал этот пакт, возможно, поддавшись на немецкий обман или хитрость. Напротив, возразили они, СССР с самого начала отдавал себе отчет в подлых намерениях Германии. Сталин явно предпочитал, чтобы его обвиняли скорее в цинизме, нежели в излишней доверчивости¹⁰⁰⁸.

Это была неслыханная наглость, и превзошли ее сами советские обвинители, когда начали настаивать на том, что к официальным обвинениям в адрес нацистов следует добавить Катынский расстрел. Они заявили, что эти убийства стали «одним из самых важных преступных деяний, за которые несут ответственность главные военные преступники». Поднаторев в постановке «показательных процессов» над политическими противниками у себя в стране, они потребовали, чтобы трибунал без колебаний и сомнений принял результаты советского расследования этого дела, и даже не постеснялись привлечь болгарского патологоанатома, который подтвердил, что данные судебной экспертизы позволяют датировать убийства осенью 1941 года – то есть временем, когда Катынь находилась в зоне немецкой оккупации. Надо отдать должное британским и американским судьям: они отклонили это обвинение, так как советская сторона не могла сколько-нибудь убедительно приписать это преступление кому-либо из ответчиков, находившихся на скамье подсудимых¹⁰⁰⁹.

После того, как вопрос о пакте был затронут на Нюрнбергском процессе коротко и поверхностно, сталинские пропагандисты и обвинители могли бы поздравить себя с тем, что успешно справились с задачей – ограничить ущерб для СССР. Однако в 1948 году в Америке вышел сборник дипломатических документов «Нацистско-советские связи в 1939–1941 годах», который наверняка пошатнул их самоуспокоенность. Этот сборник, опубликованный госдепартаментом США, содержал расшифровки сотен документов, захваченных в конце войны из германских источников, – включая переписку, дискуссии и переговоры, а также тексты торговых соглашений, самого пакта и прилагавшегося к нему секретного протокола. Так отношения между Москвой и Берлином впервые оказались выведены из тени на свет и преданы широкой общественной огласке¹⁰¹⁰.