Мы стоим в тысяче километров от нашей границы. Мы стоим восточнее Смоленска, мы стоим у Ленинграда и у Черного моря. Мы стоим у Крыма, а не русские – на Рейне… Число советских военнопленных выросло примерно до 2,5 миллиона русских. Число захваченных или уничтоженных нами орудий достигло приблизительно двадцати двух тысяч. Число захваченных или уничтоженных нами орудий составляет более восемнадцати тысяч. Число уничтоженных или сбитых самолетов превышает четырнадцать с половиной тысяч. За нашей линией фронта простирается русская территория, которая по площади в два раза больше Германского рейха… и в четыре раза больше Англии.
«Враг уже сломлен, – заверил Гитлер своих слушателей, – и уже никогда не поднимется».
В таких обстоятельствах самое время было поразмышлять о причинах, побудивших его заключить пакт со Сталиным. Это решение далось ему трудно, признал Гитлер, назвав его «самым горестным триумфом над [его] чувствами». Но его ждало предательство:
Вы сами знаете, как добросовестно мы выполняли все обязательства. Ни в нашей печати, ни на наших встречах не говорилось ни слова о России. Ни слова о большевизме. К сожалению, другая сторона с самого начала стала нарушать обязательства. Это соглашение обернулось предательством, которое в первую очередь ликвидировало всю Северо-Восточную Европу. Вы сами помните, как тяжело нам было молча наблюдать за удушением финского народа, а потом за уничтожением Прибалтийских государств1004
.В частных разговорах и переписке Гитлер выражался еще откровеннее. В письме к Муссолини, написанном накануне «Барбароссы», он привел стратегическое обоснование предстоящего нападения и объяснил, почему решил положить конец «лицемерной игре» с Кремлем. «Партнерство с Советским Союзом… часто очень раздражало меня, – писал он, – потому что мне казалось, что так или иначе оно означало разрыв с моими истоками, с моими принципами, с моими прежними обязательствами. И теперь я счастлив, что освободил себя от этих душевных терзаний»1005
. Итак, для Гитлера нацистско-советский пакт был уродливой стратегической необходимостью, которую навязали ему страны Запада, решившие изолировать Германию. А последующее предательство Сталина, утверждал Гитлер, сделало крах этого вынужденного договора неизбежным.Советская сторона, разумеется, толковала все совершенно иначе. Как мы уже упоминали, Сталин, выступая с обращением к народу вскоре после нападения Германии, отозвался о самом пакте положительно. Он заявил, что его подписание не было ошибкой и что Советское правительство не могло отклонить предложение Гитлера. Кроме того, он утверждал, что тем самым Советский Союз обеспечил себе полтора года мира и «возможность» все это время перевооружаться. Это логическое обоснование, которое Сталин выдвинул в 1941 году почти в качестве запоздалого раздумья, очень скоро сделалось главной советской трактовкой.