Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Словно мало было уже этих неприятностей, через некоторое время Москва сменила курс, и это привело многих в отчаяние. По словам одного бывшего члена партии, французские коммунисты отреагировали на сталинскую директиву «с исключительной дисциплинированностью, наверное, уникальной в человеческой истории». Он утверждал, что, как только была спущена сверху новая партийная линия, произошла «внезапная переориентация… на политический курс, диаметрально противоположный вчерашнему курсу»⁴⁰⁸. Но такое послушание продемонстрировали далеко не все. Некоторые коммунисты с отвращением разорвали свои партбилеты, причем некоторые из перебежчиков занимали очень высокое положение в партийных рядах – в их числе был 21 из 73-х депутатов парламента от КПФ. Группа диссидентов даже выступила с публичным воззванием, в котором они осуждали нацистско-советский пакт и клялись, что продолжат бороться с нацистским агрессором и поддерживать демократии⁴⁰⁹. Главный профсоюз Франции, CGT, тоже решительно отстаивал собственную позицию, а именно объявил о решении исключить всех своих членов, которые отказываются осудить пакт. Наконец, французское правительство запретило коммунистическую партию, и распространение ее пропаганды было объявлено преступлением, за которое грозило пять лет тюрьмы. Партийный лидер Морис Торез с несколькими соратниками, опасаясь неизбежного теперь ареста, бежал в Москву. Его заочно судили за дезертирство из армии и приговорили к смерти.

Партия, которую оставил Торез, оказалась в кризисе. К весне 1940 года из-за правительственного запрета было арестовано больше трех тысяч человек, а еще 2500 членов партии уволили с должностей в городских правительственных органах. Загнанная в подполье, партия сообщала о новой московской линии нелегальными средствами – тайком разбрасывая листовки и брошюры. Сделавшись подпольной, коммунистическая пропаганда не стала от этого менее эффективной (иногда она даже приводила к забастовочному замедлению работы на предприятиях или к саботажу), однако ее пораженческий тон опасно приближался к той границе, за которой начиналось уже пособничество гитлеровской Германии. Даже 15 мая 1940 года, когда гитлеровские танки уже въехали на французскую землю, подпольная коммунистическая пресса продолжала обличать «империалистов из Лондона и Парижа»⁴¹⁰. Демонстрируя такие чудеса идеологической акробатики, коммунистическая партия Франции, крупнейшая из компартий за пределами СССР, полностью себя дискредитировала.

В еще более затруднительном положении (если такое возможно) оказалась компартия Германии (КПГ). Объявленная вне закона еще в 1933 году, когда нацисты захватили власть, она существовала с тех пор в подполье, ее членам грозили аресты и преследования, и они получали лишь ограниченную помощь по часто извилистым каналам связи с партийным начальством в Москве. Судьба Эрнста Тельмана, главы КПГ, красноречиво свидетельствует о печальной судьбе самой партии. Некогда Тельман был гигантской фигурой на политической сцене – он даже баллотировался в президенты в 1925 и 1932 годах. Гестапо арестовало его уже через месяц после прихода Гитлера к власти. Его держали в одиночной камере, многократно допрашивали, подвергали издевательствам и избивали (за один только допрос ему выбили четыре зуба), но так и не удостоили его суда. Тельмана просто переводили из тюрьмы в тюрьму, из концлагеря в концлагерь, и в этом аду он в итоге сгинул[12].

К 1939 году немецких коммунистов низвели до положения подпольного маргинального движения, изолированного и в целом плывущего против течения основного общественного мнения; его иерархические цепочки были порваны, скомпрометированы и ненадежны. Неудивительно, что в самом начале в кругах немецких коммунистов известие о нацистско-советском пакте встретили с недоумением и растерянностью. Официально, по крайней мере, его приветствовали как потенциальный спасательный круг: партия сообщила, что одобряет подписание пакта как «удар по миру», и выразила надежду, что за ним последуют новые подобные пакты⁴¹¹. Некоторые немецкие коммунисты пошли еще дальше и высказали соображение, что пакт послужит сигналом для прекращения гонений, так что можно ожидать, что вскоре им разрешат открыто проводить собрания, а Тельмана и других узников выпустят на волю. Пополз даже слух, что саму нацистскую партию прикроют, а Mein Kampf перестанут переиздавать и изымут из продажи⁴¹².