Дьявольский вальс

— Бледное, смуглое, какое?

— Не знаю, просто белый мужик.

— Такого же цвета, как она?

— Она была накрашена — настоящее белое дерьмо, какое им нравится. Он был темнее. Обычный белый. Самый обыкновенный белый.

— Какого цвета глаза?

— Я был слишком далеко, чтобы увидеть, парень.

— Как далеко?

— Не знаю. Полквартала.

— Но ты смог разглядеть его ботинки.

— Может, и ближе… Я видел их. Но я не видел цвета глаз.

— Какого роста он был?

— Выше нее.

— Выше тебя?

— А-а… Может быть. Ненамного.

— Какой у тебя рост?

— Пять футов десять дюймов.

— Значит, он был такого же роста? Пять футов одиннадцать дюймов или шесть футов?

— Думаю, так.

— Массивный?

— Да, но не жирный, знаете.

— Если б знал, то тебя бы не спрашивал.

— Массивный, крупный, знаете, такой, который работает физически. На свежем воздухе.

— Мускулистый?

— Ага.

— Ты сможешь узнать этого типа, если опять увидишь его?

— Почему вы спрашиваете? — Еще одна вспышка тревоги. — Вы все-таки поймали кого-то?

— Нет. Ты вспомнишь его, если увидишь фотографию?

— Ага, конечно, — согласился Гэбрей и продолжал болтливо: — У меня хорошая память. Поставьте его в ряду для опознания, и я устрою вам прекрасное опознание, если вы будете ко мне хорошо относиться.

— Ты пытаешься повлиять на меня, Роберт?

Гэбрей улыбнулся и пожал плечами:

— Просто забочусь о деле.

— Ну хорошо, — произнес Майло. — Давай позаботимся кое о чем прямо сейчас.

* * *

Мы провели Гэбрея по автостоянке, миновали набитую мусором канаву на задах здания и вышли на улицу. Очередь у двери не особенно сократилась. Вышибала заметил нас, когда мы проходили мимо.

— Чертов Кинг-Конг, — прошептал Гэбрей.

— Парень, что был с мисс Херберт, такой же крупный, как Джеймс? — спросил Майло.

Гэбрей рассмеялся:

— Нет — ни в коем случае. Этот — не человек. Таких, мать их, добывают в зоопарках.

Майло подтолкнул бармена вперед. Пока мы не дошли до машины, он расспрашивал Гэбрея, но больше ничего не вытянул.

— Красивая тачка, — заметил Гэбрей, когда мы остановились у «севилли». — Конфисковали ее у кого-то или как?

— Добыли тяжелым трудом, Роберт. Старая протестантская мораль.

— Я католик, парень. Во всяком случае, был когда-то. Вся эта чепуха с религией — просто дерьмо.

— Заткнись, Роберт, — скомандовал Майло и открыл заднюю дверцу.

Он снял с сиденья коробку, усадил Гэбрея и сел рядом с ним, оставив дверь открытой, чтобы внутрь автомобиля попадал хоть какой-нибудь свет. Я стоял у машины и наблюдал, как Майло возился с коробкой. Внутри лежала книга — «Составление портрета личности по описанию». Майло показал Гэбрею транспаранты с нарисованными на них чертами лица. Гэбрей отобрал некоторые и сложил их вместе. Когда он закончил работу, на нас смотрело спокойное лицо белого человека. Лицо из букваря для Дика и Джейн. Чей-то папочка.

Майло пристально разглядывал его, потом уложил в коробку, что-то записал и заставил Гэбрея желтым маркером пометить на карте города место. Задав еще несколько вопросов, он вылез из машины. Гэбрей последовал за ним. Несмотря на теплый ветерок, голые плечи бармена покрылись гусиной кожей.

— Все? — спросил он.

— В данное время — да, Роберт. Я уверен, что мне можно этого и не говорить, но тем не менее: адрес не менять. Оставаться там, где я могу тебя найти.

— Никаких проблем. — Гэбрей направился прочь.

Майло задержал его.

— А тем временем я намерен писать письма. Одно — твоему офицеру-наблюдателю с сообщением, что ты работаешь здесь и не проинформировал его об этом. Другое — мистеру Фаризаду и его приятелям о том, что ты донес на них и поэтому пожарная охрана закрывает их заведение. И третье письмо — в налоговое управление, с извещением о том, что ты Бог знает сколько времени получаешь деньги наличными и не заполняешь декларацию о доходах.

Гэбрей согнулся как от судороги.

— Но, парень…

— Плюс рапорт прокурору о твоей истории с травкой, в котором я доложу ему, что ты не желал сотрудничать и мешал следствию и что договориться с тобой о даче свидетельских показаний практически невозможно. Я не люблю писать письма, Роберт. Я становлюсь раздражительным. А если мне придется тратить время на то, чтобы разыскать тебя, я разозлюсь еще больше и все эти письма будут отправлены немедленно. Ну, а если ты будешь хорошо себя вести, я порву их. Comprende?[50]

— Ну, парень, это грубо. Я говорил прав…

— Никаких проблем, если ты будешь вести себя хорошо, Роберт.

— Ага, да. Да, непременно.

— Точно?

— Да-да. Можно мне идти? Мне нужно работать.

— До тебя доходит, что я говорю, Роберт?

— Я все слышу. Оставаться на месте, быть чертовым бойскаутом. Никаких телодвижений, никаких обманов. О'кей. Можно идти?

— Да, вот еще что, Роберт. Твоя леди.

— Да? — Голос Гэбрея посуровел, что превратило его в нечто отличающееся от хныкающего страдальца. — Ну, и что насчет нее?

— Она исчезла. Улетела из клетки. Даже не думай искать ее. И в особенности и думать забудь, чтобы тронуть ее за то, что она рассказала мне. Потому что я все равно нашел бы тебя. Поэтому тебе не в чем ее винить.

Глаза Гэбрея широко раскрылись:

— Исчезла? Что за… Что вы хотите сказать?

— Исчезла. Она решила покончить со всем этим, Роберт.