Дьявольское биополе

Потом я написал шоферам справку и попрощался — почти молча, в какой-то гнетущей тишине, под взглядом женщин с трех фотографий. Водители ушли. Я остался один.

За окном продолжал моросить сентябрь. Что у нас за климат? Длинная осень, длинная зима, длинная весна — и двухмесячное лето. Флоксы не успели толком распуститься, стоят в бутонах: неужели еще надеются на тепло? И мрак; половина седьмого, а темно, как в ноябре.

Из-за чего я расстроился? Потому что заглянул в непознаваемое?

Возможно, это было какое-нибудь редчайшее совпадение, вроде прошловековой истории с крупной шхуной «Томас Лоусон», которая была так названа в честь писателя Томаса Лоусона, сочинившего знаменитую книжку «Пятница — 13 число», — шхуна разломилась в море и затонула именно в пятницу и тринадцатого числа. Или явление женщины объяснялось пока еще не изученным сложнейшим преломлением света, наподобие миражей в пустыне. А возможно, произошло невероятное движение психической энергии, которое случается раз в тысячелетие, вроде воскресения Христа…

А разве нельзя допустить, что материнскую любовь выплеснуло с такой запредельной силой?

В конце концов, что мы знаем о духе? Физики, кажется, пришли к выводу, что есть нематериальные частицы. А догадались ли философы, что душа наша нематериальна?

Я склонился над фотографией Плясуновой… Из-за чуть заметной улыбки, из-за открытости и простоты ее лица мне показалось, что она смотрит на меня как на человека, которого хорошо знала и теперь вот встретила опять. Я ответил поспешной улыбкой и спрятал карточку в конверт с поручением самому себе когда-нибудь вручить ее уже выросшему человеку, которого эта женщина родила, будучи живой, и спасла от смерти, будучи мертвой.

Густая тоска подняла меня со стула и вновь увлекла к осеннему окну. Она случалась по поводу и без повода, всегда была краткой, но страшной — в эти минуты я зрил будущее свое и близких. И сейчас меня пронзило лишь одно желание… После своей смерти сделаться белым и прозрачным, чтобы Лиду с дочерью загородить от всех разнесчастий.

Дьявольское биополе

1

Перед приходом свидетеля — или потерпевшего? — я просмотрел еще раз папку, тонкую, как пластик сыра в буфете. Постановление о возбуждении уголовного дела, два заявления да несколько объяснений граждан.

Не люблю получать материалы от помощников прокуроров, тем более от Овечкиной. У нее столько детей (трое) и столько эмоций (безмерно), что не понять, как и когда ею осуществляется общий надзор. Каждую и свободную и несвободную минуту Овечкина бегает в магазин; чувства же душат ее физически, отчего она то и дело взбарматывает, вскрикивает и всхлипывает. Юристов, говоривших, что преступников надо расстреливать на месте, я бы выгонял с работы мгновенно, невзирая ни на какие заслуги и деловые качества.

Дело возбудили по признакам мошенничества. Но я ничего толком не понимал: какие-то жены, какие-то фотографии, какие-то тени… И почерка Овечкиной не понимал, то и дело возвращаясь к уже прочитанному: по-моему, она писала, не отрывая руки и пользуясь только одной буквой «ш». Впрочем, эти писания большого значения для меня не имели, ибо придется начинать все заново; чужим протоколам допросов я не доверял и всегда передопрашивал, а уж объяснениям, взятым Овечкиной…

У меня давно сложилась, видимо, глупая привычка угадывать образ человека по его фамилии. Я ждал Мишанина Владимира Афанасьевича, тридцати шести лет, старшего экономиста. Разумеется, должность, высшее образование и возраст давали основание предполагать, что это современный и в какой-то степени интеллигентный человек. Но мое свободное воображение уже его видело: невысок, полный, в очках, с залысинами. Может быть, в подтяжках — теперь модно. Откуда у воображения такая вольготность? От фамилии. Она — Мишанин — воспринимается мною как нечто широкое, мягкое и слегка диванное.

Фамилия-то фамилией, но главную информацию мое сознание извлекло из его специальности: экономист, много сидит, читает, считает, отчего рыхл, лысоват и в очках.

Поэтому, когда он вошел в кабинет, я чуть было не усмехнулся самодовольно: Мишанин оказался грузным и в очках. Правда, лысины не было, но вроде бы и шевелюры особенной тоже не было — ровный волосяной покров пегого оттенка.

— Я не опоздал? — спросил Мишанин, хотя пришел на десять минут раньше.

— Нет-нет. Садитесь.

После заполнения справочного листа протокола допроса я поинтересовался:

— Владимир Афанасьевич, вы сами обратились в прокуратуру или вас вызвали?

Уголовные дела возникают по-разному: выезд на место происшествия, заявление граждан, заметка в газете, оперативные данные… Для следователя это имеет значение. Если Мишанин сам заявил в прокуратуру, то, значит, заинтересован в расследовании обстоятельств и в наказании виновного; будет аккуратно приходить по вызову и не придется вытягивать из него информацию. Короче, в какой-то степени определилась моя тактика допроса.

— Я был на приеме у Овечкиной.

— Владимир Афанасьевич, вам придется повторить все заново.

— Пожалуйста.