Диббук с Градоначальницкой

Сотрудника звали Валентин Сандольский. Это был мужчина среднего роста какого-то неопределенного возраста — между 40 и 45 годами, коренастый, с темными волосами и нагловатым выражением широкого лица. Когда-то он был красным комиссаром и потому привык к достаточно широким полномочиям на фронтах гражданской войны. Интересным был тот факт, что он ушел к большевикам прямо с медицинского факультета Киевского университета. Будучи врачом-недоучкой, Сандольский никогда не тяготел к книжным знаниям, и образованные люди вызывали у него раздражение. Он был туповат и нагл. А потому война стала для него идеальным местом — после нее карьера его пошла вверх.

В среде чекистов Сандольский не прижился — даже они считали, что у него есть два очень серьезных недостатка, которые мешают в оперативной работе: он любил выпить и был страшным бабником. В пьяном же виде трепал языком напропалую. А женщин у него было такое количество, что поражались даже самые бывалые ловеласы. При этом он был абсолютно, так сказать, всеяден и не делал никакого различия между прачкой и бывшей графиней, учительницей и продавщицей из нэпманской лавки, швеей и модной большевистской поэтессой, няней и артисткой…

С такими недостатками его карьера в ЧК несколько раз оказывалась под угрозой. Но за былые заслуги его не погнали прочь, поскольку наряду с этим Сандольский обладал и важными достоинствами, которые всегда ценились красной властью: он был подл, двуличен, умел виртуозно лгать, а к тому же был исправным служакой, отличным исполнителем, который, чтобы выполнить поручение, не останавливался ни перед чем.

Когда-то он был женат, но жена его умерла от болезни в смутные годы, когда Сандольский совершал подвиги на фронтах гражданской войны. У него остался маленький сын, которого он отдал родителям жены. Те и воспитывали его в Киеве. Отец же виделся с сыном очень редко и почти не вспоминал о нем.

До того ли было, когда при НЭПе появилось столько новых борделей? Еще при жизни жены Сандоль- ский не отказывал себе в плотских радостях. А уж после ее смерти распоясался вовсю.

В Одессу он был назначен с какой-то особой секретной миссией, о которой знали только избранные чины высокого начальства. Правда, ходили слухи, что это назначение было ссылкой, что Сандольский провинился сразу по двум пунктам: напился и не с той бабой. Но толком никто ничего не знал.

Сам же он держался уверенно и нагло, совсем не так, как держатся сотрудники бывшей ВЧК, впавшие в немилость. А значит, судя по всему, ему все-таки была доверена важная миссия.

О том, что она была, свидетельствовал и устроенный в его честь банкет. Стали бы так распинаться важные чины перед человеком, не имеющим ни веса, ни значения? Когда просочилось известие о банкете, сплетники сразу умолкли. Но любопытство к его персоне не уменьшилось, скорее наоборот — возросло.

С самого утра на кухне «Паруса» хлопотал шеф- повар со своими подручными. На продукты начальство не поскупилось, все они были куплены в нэпманских лавках, было даже настоящее сливочное масло и белый хлеб! Суетились вовсю! Ближе к обеду по служебному двору ресторана прогрохотала повозка, привезшая лучшие вина и коньяки из винодельческого хозяйства в поселке Шабо Одесской области. У местного вина было особая слава. Его специально для важных случаев закупали большими партиями.

Местные сплетники среди чекистов, любящие, несмотря на запрет, поговорить, утверждали, что на банкет расщедрился сам Сандольский, чтобы подмазать местное начальство. Это действительно было очень похоже на правду — такая практика существовала и всегда давала очень неплохой результат.

Банкет начался в семь вечера, почти без опоздания. Сандольский, в новеньком парадном мундире, еще не дошел до нужной кондиции, а потому держался солидно. Как было принято, гулянка началась с официальных речей: говорили много лестного, вручили Сандольскому какую-то почетную грамоту… Как-то выяснилось, что Сандольский уже бывал в Одессе не раз, сам он в ответной речи сказал, что почти каждую неделю приезжал в город, занимаясь неким секретным расследованием. А значит, прекрасно успел изучить все достопримечательности.

Наконец после парадных официальных речей началось застолье. Сначала оно проходило достаточно сдержанно и пока не превратилось в грандиозную попойку, когда полностью забывают о субординации, а начальство на утро после мероприятия чувствует себя очень неловко. Однако через какое-то непродолжительное время несколько высоких чинов покинуло ресторан, сославшись на неотложные дела и на проблемы со здоровьем. Это в корне изменило ситуацию — мундиры были сброшены, коньяк полился не в изящные рюмки, а в граненые стаканы.

Появились музыканты, грохнули разухабистую блатную песню. Началось настоящее, безудержное веселье.

— Скучно как-то… — вдруг, несмотря на шум и гам, произнес Сандольский, уже вдоволь нахлебавшийся коньяка, а потому сбросивший с себя всю официальную чинность. — Вот бы девиц пригласить.