— Я знаю, как зовут друга самозванки. Ее любовника. Была облава… — увлекшись, Володя заговорил об облаве на Тираспольской, описывая все подробности, которые услышал от Петренко.
Таня слушала молча. От усталости у нее гудели ноги, и она опустилась на краешек стула. Володя все говорил и говорил. В воображении Тани возникала страшная ночная перестрелка, кровь. Как же она устала от всего этого!..
— Так вот, — Сосновский с победоносным видом завершил свой рассказ, — бандит признался. Конечно, после того, как на него надавил Петренко. Любовника лже-Алмазной зовут…
— Грабарь, — сказала Таня.
Выстрели она в Володю или в потолок, эффекта было бы намного меньше.
— Ты знаешь? Откуда? — На лице Сосновского была написана такая масса чувств, что Таня даже не взялась бы их перечислять.
— Я все расскажу тебе. Потом. Я знаю эту историю. Но я не знаю, как она заканчивается, — уставшим голосом произнесла она. — Сделаем так. Сейчас я немного отдохну, а потом поеду к Туче. У меня очень важный разговор к нему. И вот как раз завтра мы с тобой поговорим.
Полноватая блондинка с длинными вьющимися волосами в обтягивающем голубом платье из панбархата заняла высокую конторку администратора. В ресторане «Аккорд» она стояла возле самой двери.
Был обеденный час, но посетителей в зале ресторана было не много. Все веселье начиналось вечером, когда играл дамский оркестр, шампанское лилось рекой, а подгулявшие нэпманы сорили деньгами, щедрыми пригоршнями разбрасывая нажитое за день.
Поэтому обедали в «Аккорде» редко, лишь те посетители, чьи конторы были расположены рядом, да еще случайно проходящие по Дерибасовской и привлеченные яркой вывеской ресторана.
— Ты новенькая? — спросил первый же посетитель, толстый нэпман, чья швейная мастерская была внизу Гаванной, за входом в Горсад.
— Верно, работаю первый день. Меня зовут Соня, — лучезарно улыбнулась девица. — Добро пожаловать!
— Сонька Золотая ручка… гы… — выдал нэпман. — Шо ты лыбишься? Лучше за столик у окна проведи!
Девица пошла через зал, сохраняя дежурную улыбку. Даже не посмотрев на ее виляющие бедра, нэпман двинулся к столику. И таким были почти все посетители в обед.
Расстроенная, что на нее не обращают внимания, блондинка достала пилочку и принялась полировать свои ноготки, покрашенные в ультрамодный цвет.
Она вообще была модной, словно сошла с картинки. Весь ее вид олицетворял моду 1929 года.
На ноге у барышни были закрытые черные туфли с круглым носком и модным каблуком-рюмочкой. Они очень шли к ее изящным ногам.
На конторке, рядом с дежурной книгой, лежала небольшая синяя шляпка, похожая на берет. Но это был не совсем берет, так как верх был украшен бисером и стеклярусом. Такая шляпка полностью закрывала короткую стрижку, так, что не было видно даже цвета волос, и считалась хитом сезона.
На грудь свешивалась нитка толстого жемчуга. В двадцатые годы женщина впервые могла позволить себе носить бижутерию. До этого ношение дешевых украшений считалось неприличным. Но двадцатые изменили практически все. И хотя в моде были геометрические украшения, длинная нитка искусственного жемчуга считалась основным аксессуаром. Приветствовался большой, крупный жемчуг, так же, как и любые массивные бусы. Они создавали иллюзию миниатюрности: казалось, маленькая девочка надела мамины украшения. Подобный стиль считался очень модным.
Рядом с беретиком-шляпкой на конторке лежали перчатки. Для уважающей себя женщины перчатки были обязательны. Если днем обходились простыми кожаными или тканевыми перчатками, то вечерние варианты поражали разнообразием. В моде были геометрические узоры и очень популярной была египетская тематика. Однако стоили такие перчатки дорого. Поэтому у барышни перчатки были простыми, нитяными — из голубых и синих ниток. Но связанные не вручную, что считалось дурным тоном, а изготовленные на фабрике.
Качественным считалось все фабричное, и стоили такие вещи дороже, чем изготовленные в частных артелях или вручную. Носить вещи, сшитые или связанные своими руками, считалось неприлично.
Изменилось не только представление о том, какое производство одежды лучше. Изменился фасон платья. Это стало отчетливо заметно именно в 1929 году.
Талия больше не была ни завышенной, ни заниженной, а вернулась на положенное ей место. Фасон платья теперь был таким, что подчеркивались грудь и бедра. Появился совершенно иной силуэт. Бунтарство, дух свободы и максимализма маленькой девочки 20-х годов стал уходить в прошлое.
Маленькая девочка стала взрослой.
ГЛАВА 24
Дверь широко распахнулась, пропуская компанию из пяти мужчин, вальяжно вваливающихся в ресторан, как к себе домой. Вместе с ними в прокуренный зал ворвался свежий порыв весеннего воздуха. На улице шел дождь, и было слышно, как он с грохотом барабанит по крыльцу, выбивая невнятную дробь, которую не смог бы расшифровать ни один музыкант в мире.