Дичь для товарищей по охоте

— Как поживаешь, душечка?

— Душечка? — рассмеялся Савва. — Почто так, маменька? Чем провинился-то?

По лицу матери скользнула улыбка. И впрямь. Что это у нее вдруг это словечко выскочило? По памяти от Тимофея Саввича? Покойный супруг имел три особые степени раздражения: близким, когда сердился — всегда «душечка» говорил, с подчиненными слово «душечка» в «чудака» переходило, но иногда в «дурака» перетекало, в случае же крайнего недовольства «чудак» превращался в «турку». Далее дело обыкновенно не шло. Старообрядческие правила не допускали.

— Так признавайтесь, матушка, чем не угодил?

— Чем не угодил, спрашиваешь? — Мария Федоровна помедлила с ответом, потому что в комнату вошла прислуга Прасковья и, бросив на Савву приветливый взгляд, поставила на столик две чашки чая.

— Еще чего изволите, барыня? — услужливо посмотрела она на хозяйку.

— Ступай прочь. Надо будет — кликну. Делом займись! — строго проговорила Мария Федоровна, махнув рукой в сторону двери.

— Угодил, не угодил — не мне судить. За свои ошибки перед Господом ответишь, — перекрестилась она двумя прижатыми друг к другу перстами. — А вот предостеречь тебя хочу. Знаю я, ты с Горьким дружбу дружишь? Писателем этим, который, будто бы, из бедных. А я вот узнала у хороших людей — Алексей Пешков вовсе не из бедных, хоть и говорит так. Его дед купцом второй гильдии был, и наследство хорошее оставил. Зачем же обман чинить?

Савва, который потянулся было к чашке с чаем, распрямился, укоризненно глядя на мать.

— Вот и вы, матушка, туда же! Кто только не кинул уже камень в Алексея!

— Я, Савва, обмана не люблю! Голову он тебе крутит, а мысли у него, у писаки этого, гадкие. Я вот по этому случаю вспоминаю безбожников этих — «народников», которые о народе болтали, а царя-освободителя бомбой убили. Дальше тебе нужно держаться от этих людей… лживых! Боюсь я за тебя.

Мария Федоровна начала неспешно помешивать ложечкой чай, видимо, давая сыну время подумать.

А Савва опустил голову и, почему-то именно сейчас, вспомнил свою юность в особняке на Трехсвятительском, который имел огромную популярность среди московской купеческой молодежи: мать устраивала любительские спектакли, шумные маскерады, благотворительные базары, музыкальные вечера. Старалась для детей. Столько сил потратила, и до сих пор тревожится за них — взрослых, оберечь пытается, все через сердце пропускает.

Мария Федоровна, ничего не говоря, пила чай и поглядывала на сына: «Взрослый. Вот уж и голова с сединой. А все жить торопится, все, неугомонный, спешит куда-то, каждое дело через сердце пропускает. Пора бы уж остепениться. Что же не сладилось у нее с Саввой? Почему ж с младшим — Сергеем проще и спокойнее, хотя хлопот иногда и он доставляет не мало. Савва же горяч, упрям, своенравен, всегда на своем стоит — с места не сдвинешь. Вот и сейчас, видит она, что бесполезный разговор затеяла. Вон, как напрягся весь! Экое горе — горькое».

— Чай-то пей Савва, простынет! — прервала она затянувшееся молчание. — Знаешь, у меня недавно юрист был, этот, как его, Кони… Анатолий. Про Чехова твоего разговор зашел. Кони рассказывал, как в Ялте у него был. О тебе там тоже разговор был.

Савва глотнул чая, и аккуратно поставил чашку на место.

— И что ж, матушка?

— Хочу, Савва, узнать у тебя, в чем причина твоего двойственного отношения к Чехову? Я интересуюсь не впустую — Чехова уж нет и не вернешь, а дабы лучше понять твое нутро в театральном деле, которому ты столько сил и… стараний отдаешь.

Про деньги Мария Федоровна ничего не сказала, хотя почувствовал Савва, слово на языке у нее крутилось.

К разговору с матерью о театре Савва сегодня не был готов, хоть в ходе бесед они часто разные темы затрагивали.

— Вы, матушка, сегодня на себя не похожи. В растерянность меня загнали, — снова потянулся он за чашкой, вспомнив, как в последний раз виделся с Антоном Павловичем незадолго до его смерти, случившейся в середине лета в Германии. Вспомнил умный, тревожно-вопросительный и грустный чеховский взгляд, который, скорее был взглядом доктора, предчувствовавшего неотвратимо близкий конец Чехова-человека. Да, не сложилось что-то между ними. Хотя он сам всегда помочь был готов. Вот, даже свою любимую дачу в Киржаче, Шехтеля творение, велел демонтировать, да в Покровском вновь собрать для Антона Павловича. Но, видать, не судьба… А что не сложилось? Может, причина тому — разность темперамента, а может, конфликт в театре между Андреевой и Книппер — ученицей Немировича, только усилившийся после того, как та стала женой Чехова три года назад. Кто сейчас скажет? Разность мнений в любом деле — на пользу. Без разноголосия — нет развития. А конфликты мелочные, сволочные — во вред. Как ржавчина все разъедают.

— Так что скажешь? — прервала его размышления мать.

— Кончина Чехова — большая потеря для театра. Некоторые восторженные почитатели Антона Павловича даже пророком называют. Да только пророк на жизнь будущую должен быть нацелен, а не на ее отрицание и охлаждение сердца ко всему живому. По ряду вопросов мы с ним во взглядах расхождение имели.

— И в чем же?