Диета старика

И спатеньки!"

Все тихо затуманилось, поплыло.

Снотворный мягкий змей, не торопясь,

По крови расползался. Я хотел…

Я что-то, кажется, сказать еще пытался,

Но вдруг увидел, что уже уснул.

Мне снилось, что я вновь в родной деревне,

В полупустой натопленной избе,

И будто бы вернулся я с охоты.

Я весь в грязи, с меня свисают клочья

Свалявшихся болотных, прелых трав,

На поясе висит тяжелый заяц,

И медленно и мерно каплет кровь

С него на светлый, выскобленный пол.

Вдруг бабушка вошла. "Не ждали, внучек.

Давно не приходил. А лет небось немало

Прошло". Прозрачный бледный взгляд

Смотрел в меня спокойно, неподвижно.

"Помыться бы", - с трудом я прошептал.

"Помыться можно. Здесь вот, в чугунке,

Я щи поставила. Не хочешь прямо в щах

Помыться?" - бабушка как будто усмехнулась.

"В каких, бля, щах?!" - вдруг вырвался истошный,

Нечеловеческий, поганый, сиплый вопль,

И передернуло меня. Я понял,

Что бабушка давно сошла с ума,

Живя здесь на отшибе, в одинокой

Заброшенной избушке. "А вот в этих", -

Она иссохшим пальцем указала

На чугунок большой с каким-то супом.

"Ты зайчика на лавку положи,

А сам, в одежде прямо, полезай -

Уместишься как раз". Я почему-то

Послушался - и в жижу погрузился.

И правда, поместился хорошо.

Щи были теплые, болотцем отдавали,

В них плавала какая-то трава,

Куски земли, комки неясной глины,

И мягкий пар неспешно поднимался.

Сначала было хорошо, умиротворенно,

Но вдруг, я вижу, - щи-то закипают

И тело под одеждой жгут все строже.

Все яростней… "Да что ж это такое!"

Я закричал, забился - пар плотнее

Вокруг меня. Я вижу лишь оконце

Все кривоватое - совсем заиндевело,

Покрыто все блестящим тонким льдом.

Узор мерцающий - похожий чем-то

На выпитый до дна стакан кефира

С разводами на тоненьком стекле.

Не помню… вот, недавно, только что…

Совсем-совсем сейчас его оставил

Я на столе в писательской столовой…

Когда же? Неужели так давно?

Ах, много лет назад. Ну что же, понимаю.

Почти вся жизнь прошла,

И вот теперь вернулся

В места забытые младенческой зари,

В края родимые, в далекую деревню,

Да только незадача вот - послушал

Безумную старуху и полез

Зачем-то мыться в щах. Как горько

Так глупо, по случайности, погибнуть.

Как только это все могло случиться?

Я, кажется, подумал - в этом есть,

Должно быть, неиспытанное что-то…

Но промахнулся - и попал в капкан!

Вот так вот, трепеща, жизнь исчезает,

Уже исчезло все - и только то оконце

Еще мне светит ледянистым светом,

Последним лучиком и изморозью нежной…

Вдруг что-то в нем слегка зашевелилось.

Я пригляделся, вспыхнула надежда,

И голова безумно закружилась.

О, неужели это… Быть не может!

О, Господи! Да, да, там проступает

Рукав со складками, картуз, плечо,

Улыбка, локоть, тень от козырька

И салютующие пальцы - Ленин! Ленин!

Ильич………………………….

Вдруг схлынуло все тяжкое. Спокойно

Сидим мы трое за простым столом.

Я словно после бани - разомлевший,

Распаренный, в рубашке светлой, чистой.

А рядом - он сидит, такой обычный,

Житейский, теплый, близкий, человечный.

Мы щи едим из деревянных мисок,

Нам бабушка дала - с домашним хлебом

И с крупной солью из солонки древней.

Он только что вошел, снял шубу,

Снег отряхнул, перекрестился чинно

На образа в углу, присел на лавку.

И карий взгляд, лукавством просветленный,

Во мне тонул, как в темных, мутных водах

Луч солнечный глубоко исчезает.

Высвечивая илистое дно…

"Отличнейший, Ефимовна, супец!"

"Старалась, батюшка, чтоб посытнее было,

Тебе ведь за делами, знать, нечасто

Горячего поесть-то удается.

Да вот и внучек подоспел - вернулся

Из города в родимую деревню.

Его еще ребенком бессловесным

Отсюда увезли - я, помню,

Стояла у крыльца и взглядом провожала,

Дорога таяла в предутреннем тумане,

Шаги все удалялись, мягко гасли.

"Вернешься к бабушке, - тогда я прошептала,

Вернешься, голубок! Не так-то просто

Ог бабушки навеки укатиться,

Судьба назад забросит, как ни бейся,

Как ни ползи стремглав ужом блестящим!

Как ни вертись, как ни молись - не выйдет!

Вернешься к бабушке - она твое начало

И твой конец, мой внучек, твой конец!.."

"Охота здесь хорошая, - некстати

Вмешался я (а говорилось трудно,

И получался только сиплый шепот), -

Я вам тут дичь принес…" "Молчи, охальник! -

Вдруг бабушка прикрикнула сурово, -

Ты посмотри, что притащил сюда!"

Я оглянулся. Вздрогнул. Там, на лавке,

Нога отрубленная сумрачно лежала,

И кровь стекала на пол - темной лужей

В углу избы безмолвно расползалась…

Ильич нахмурился и искоса взглянул:

"Нехорошо у вас, Валерий, вышло!

Нога - она дана ведь от природы

Не для того, чтобы играться с ней!

Она была живою частью тела,

Его опорой, мощною поддержкой,

Костяк в ней прочный мудро был запрятан,

Упругие хрящи сгибаться позволяли,

Все было мышцами обложено вокруг.

И кровь в ней циркулировала - чудный

Загадочный сок жизни омывал

Ее до самого последнего сустава!

А нынче, посмотрите, как стекает

Безрадостной коричневою жижей

В слепую пустоту сей эликсир…

И сколько укоризны в этом трупе!

Хоть и без глаз, без лика, но как явно

Упрек она тихонько источает!

А ведь она дорогами войны

Вас пронесла - и столько раз спасала

Своим проворством жизнь вам". "Это правда!"

Я разрыдался. Жалость вдруг пронзила.

"Возьми ее, - пробормотал сквозь слезы. -