Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

Пока мы приближались, Чарли осматривался, проверяя обстановку, он отметил солдат, стоявших на хребте. Когда мы подъехали, Каррильо поднял руку в общем для всех приветственном жесте.

Первым заговорил Гетлин, заговорил тихим, удивленным голосом:

– Ну… я… черт подери! Он понимает по-английски? – спросил он у нас.

– Не знаю, но он говорит по-испански, – ответил я.

– Ваше имя Чарли Маккомас? – спросил Гетлин.

Чарли посмотрел на шефа полиции и ничего не ответил. Он обратился к полковнику Каррильо:

– Tomaré los caballos [59]. Я заберу лошадей прямо сейчас. – Он посмотрел вверх, на солнце. – Вы и ваши солдаты останетесь стоять, как стояли, пока тени деревьев не коснутся земли. – Он слегка повел рукой. – В этот момент девочка отпустит к вам ребенка. Если вы пошевелитесь раньше, она его убьет.

– Ах ты, чертов сукин сын! – ядовито прошипел Гетлин. – Воображаешь, что можешь приказывать нам? Посмотри на себя, предатель собственной расы! Ну, мы тебя доставим домой, маленький Чарли Маккомас, доставим к твоему народу. – В этот момент я понял, что Гетлин ненавидит Чарли за то, что он, белый человек, стал апачем, больше, чем ненавидел бы чистокровного индейца.

Тут-то все и закрутилось, причем с такой бешеной скоростью и в таком беспорядке, что, оглядываясь назад, я едва могу восстановить, что после чего происходило, что есть подлинные воспоминания, а что – только мои домыслы. Со всей очевидностью поняв, что все идет не так, Чарли повернулся, подал знак девочке и поднял свою лошадь на дыбы. В этот самый миг Каррильо резко отдал команду солдатам. И в тот же миг из леса выскочил верхом Индио Хуан и рванулся прямиком к девочке. Я завопил, чтобы предупредить ее. С хребта раздалась ружейная пальба. Сначала я подумал, что стреляют стоявшие там солдаты, но тут двое из верховых за спинами Каррильо и Гетлина попадали с лошадей, и я понял, что, наверно, Индио Хуан захватил хребет. Ряды солдат Каррильо смешались.

Подскакав к Чидех, Индио Хуан придержал коня и выхватил мальчика у нее из рук. Перепуганный Джералдо закричал, его отец отозвался разъяренным ревом и рванул к сыну. Но Индио Хуан уже почти исчез в лесной чаще. Еще трое солдат попадали с седел, под другими подстрелили лошадей. Стреляли со всех сторон сразу. Мы не могли ничего сделать, только успокаивали наших перепуганных лошадей. Некоторые солдаты пытались отстреливаться, но они не понимали, куда целить.

Чарли сорвался с места и теперь скакал к девочке, а та уже начала отступать за деревья. Каррильо продолжал выкрикивать команды, безуспешно пытаясь управлять своим сбитым с толку войском. Я в тот момент не понимал, ни кто враг, ни где он; инстинкт самосохранения побуждал меня бежать, однако я, как в ночном кошмаре, не мог сдвинуться с места и так и торчал на поляне, провожая глазами пролетающие мимо пули, и только отчаянно пытался успокоить мула, у которого от ужаса глаза вылезли из орбит. Вокруг нас падали, крича от боли, люди и лошади. В царившем хаосе я потерял из виду Маргарет и остальных.

Пальба прекратилась так же внезапно, как началась, когда на хребте появились люди Индио Хуана. Только тогда Каррильо сумел взять под контроль своих солдат, и они поскакали в том направлении, куда скрылся Чарли. Я оглядывался, безуспешно пытаясь отыскать Маргарет, и не находил ее. Землю вокруг устилали тела убитых и раненых. Людей и лошадей. Мексиканский военный врач, приписанный к отряду Каррильо, пытался оказать раненым помощь. И тут я увидел Большого Уэйда – он лежал на земле рядом с разбитой камерой и опрокинутым штативом. Я соскочил с мула, подбежал к нему и упал на колени. Джексон был с головы до ног перепачкан пылью и кровью, но все-таки жив.

Я окликнул врача.

– О, Исусе Христе, Большой Уэйд! Что случилось, вас подстрелили? О, черт побери, ответьте! – Слезы застилали мне глаза.

– Все в порядке, сынок, – отозвался он, ему явно было очень больно. – Не реви, как чертов младенец. Где моя камера? – Он попытался сесть, но вновь тяжело повалился на землю.

– Она тут. Ничего с камерой не случилось, – соврал я.

– Кончай чушь молоть, – шепотом прикрикнул он. – Камера накрылась. Гребаная лошадь проскакала по ней. Посмотри, нельзя ли спасти пленку, есть там один кадр…

– Да, конечно, конечно, посмотрю, – заторопился я. – Вы поправитесь, Большой Уэйд.

– Черт, ну и дубина же я, – сказал он. – Ты думал, я что-то знаю, верно?

– Что знаете? – спросил я.

– Я сделал ту самую ошибку, о которой предупреждал тебя, сынок, – проговорил Большой Уэйд. – Я вообразил, что камера – это щит, что она защитит меня… – Теперь его голос стал тихим и звучал как бы издалека, с очень-очень далекого расстояния. – Знай, сынок, если работаешь в «Дуглас Дейли Диспетч» и самое захватывающее твое задание – освещать заседание транспортного суда, как-то отвыкаешь от мысли, что можно погибнуть на работе.

– Кто говорит о гибели?