Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

– Я тоже так думаю, – отозвался Большой Уэйд, – но, черт побери, здесь Мексика, все может случиться. И, как говорит Гетлин, расстреляет или нет, но крови они вам попортить могут много, сынок. Послушай, все устали, измучены, нервы на пределе. Каррильо потерял людей, и, похоже, каждую ночь в лагерь пробираются апачи, крадут лошадей и мулов, уносят припасы. Просто жуть берет, они как призраки набегают на нас.

– Да, они такие, Большой Уэйд, – сказал я. – Как призраки. Даже когда живешь среди них, они приходят и уходят, как призраки. Они не похожи на нас.

– В том-то и дерьмо.

– Но только поэтому они и выжили, – заметил я.

– А как же Чарли Маккомас?

– Он апач, как и они, – сказал я. – Так странно: огромный мужик, шесть футов и четыре, не то пять дюймов ростом, с длинными волосами и бородой… Толли говорит, он похож на ирландского копа, только побрить и подстричь… Но он совершенно такой же, как они все, через некоторое время его перестаешь воспринимать как белого и не отличаешь от остальных. И они его не считают другим. Он не сдастся Каррильо. Это я знаю совершенно точно.

– Тогда твое дело труба, сынок, – сказал Большой Уэйд. – Сейчас Гетлин и Каррильо думают только о том, как бы спасти свои задницы после этой катастрофы. Каррильо потеряет лицо, если не доставит мальчишку Хуэрта живым или мертвым. А если Гетлин вернется и не сможет ничего предъявить, кроме дюжины мертвых волонтеров, его карьера кончена. Они загнаны в угол, а в этом положении такие люди наиболее опасны. На твоем месте, сынок, я бы изобрел способ привести сюда Чарли Маккомаса. Это единственная возможность снять всех с крючка.

– Вы пойдете с нами завтра, Большой Уэйд? – спросил я.

– А ты думаешь, я снова уступлю тебе, сынок? И пропущу такой сюжет? Кроме того, ты, боюсь, будешь занят, тебе не до съемки.

Мне очень хочется переговорить с Маргарет. Я не вижу никакого другого выхода, кроме как предать Чарли. А предавая его, я, разумеется, предам Чидех. Племя, конечно, выживет и без него, как выживало столетиями. И, конечно, они вполне могут затеряться в горах без Джералдо, которого предъявят мексиканцам, и Чарли, которого предъявят американцам, и жить там, как жили всегда. Я понимаю, что изобретаю оправдания своему предательству, но не вижу иного выхода. Даже если Каррильо блефует, я не могу так рисковать. Отец всегда говорил, что в любой ситуации есть правильная линия поведения, нужно только понять, какая, и тогда все будет в порядке. Но потом он покончил с собой, и я спросил себя, неужели он счел такой поступок правильным… Я начинаю думать, что отец во многом ошибался. А Маргарет говорила, что иногда невозможно сделать правильный выбор.

А иногда бывает непонятно, что правильно, а что нет, пока не становится слишком поздно. Прямо сейчас все, что будет завтра, кажется мне неправильным.

Блокнот VIII Последствия

17 ноября 1932 года

Альбукерке, Мексика

Почти три месяца прошло с тех пор, как я покинул Мексику. И только сейчас, наконец, могу попытаться привести в порядок воспоминания о страшных событиях последних дней там. Когда я перечитал последнюю сделанную мною запись, мне стало смешно – правильным оказалось такое, что я и представить себе не мог. И – что верно, то верно – оно себя никак не показало.

Следующим утром на заре мы покинули лагерь верхами. Над долиной Чиуауа занимался ясный, безветренный день, черные силуэты гор отчетливо вырисовывались на горизонте. В безоблачном небе темными пятнами кружили лишь вездесущие мексиканские стервятники, выискивавшие себе свежей падали. Несмотря на все предосторожности, в том числе на то, что Каррильо поставил палатки на открытом месте, и прошедшей, и сегодняшней ночью Индио Хуан со своими парнями ухитрился пробраться в лагерь. Утром молодого ковбоя Джимми нашли убитым – горло располосовано от уха до уха, скальп снят. Я знаю, как боялся Джимми этих ночных дежурств, и могу представить себе, какой ужас охватил его, когда перед ним внезапно и бесшумно выросли апачи. Поклясться могу, что это случилось перед самым рассветом, когда он уже с облегчением думал, что и эта ночь миновала благополучно. Джимми все любили, и настроение в лагере утром было самое мрачное; воздух напитался жаждой мести.

Чтобы продемонстрировать силу, которая должна запугать апачей, Каррильо вывел по тревоге всех своих солдат, оставив в лагере едва лишь дюжину солдат, добровольцев и ковбоев для охраны. Они ехали правильным строем, однако на фоне приглушенных тонов пустынной равнины их яркие мундиры казались чересчур яркими, какими-то клоунскими. Они ехали молча, тишину нарушали лишь звяканье шпор и сабель да поскрипывание седел, еще сухих, еще не намокших от пота в дневную жару.