Дикая история дикого барина

Штатские кувшинные рыла, которые выполнили последний полубезумный приказ – держать здания почты до крайности. До крайности, до бессильно-высокого «не положено!», до растерянно-великого «здесь вам быть нельзя!», до удара прикладом в лицо, до отрубленных рук, в которых крепко сжаты тёртые дорогами сумки с чужими письмами. С чьими-то сплетнями, признаниями, засохшими цветочками, стихами, счетами, ленточками, цифрами, жалобами и прочим, казалось бы, бумажным хламом: живым русским говором. Нельзя вам их читать, чужие злые люди! Не для вас они написаны, хоть и по-французски большей частью… Не вам это всё предназначено.

Были и другие герои, славные, честные, молодые, кудрявые, в бакенбардах, с крестами и в густых эполетах.

А я сегодня вспомнил этих: немолодых лысоватых буквоедов из Замоскворечья. Лоснящиеся на локтях рукава, бережно вытащенная из пергаментного футляра парадная треуголка…

Никого не сравниваю… Извините, что внезапно сорвалось. Просто надо успеть встать у государственного флага и перед ощущением штыка между рёбер произнести: «Сие есть территория, недосмотрению подлежащая от Пункта Договора от 13 марта 1743 года! Согласно артикула требую…»

И всё.

Генерал

Смотришь на такой портрет, и всё тебе понятно. Опухшая рожа какого-то генерала очередного. Глаза бессмысленные, апоплексический закат на щеках, помада сплошная. Штабной бурбон какой-то, николаевского стада одномысленный мясной бычок. Скорее всего, казнокрад.

На портрете перед нами Яков Иванович Ростовцев.

Происхождения простенького. Папа Иван Иванович – дворянин из купцов, мама Анна Ивановна – из миллионщиков Кусовых семьи. Не для Пажеского корпуса происхождение.

Но в Пажеский корпус Яшу приняли. Везде же люди, всегда же по-братски.

Состояние у Якова Ивановича в молодости было огроменное. Плюс сестра его родная удачно вышла замуж за Александра Петровича Сапожникова, купца первой гильдии, разменяв неброское дворянство своё на рыбные промыслы Каспия и икорные лоснящиеся горы.

Яков Иванович с родственником своим Александром Петровичем дружил крепко. Не по-дворянски, а основательно, с чаепитиями, с самоваром, с полотенцами на шеях. Часы тикают, а молодые миллионеры – степенно чай из блюдец. Курить – ни-ни. Каждое утро – церковь, всё по чину. Другие стреляются и игроки кромешные, балерин голых в шубы кутают, а наши не такие. Показывали друг другу бухгалтерские книги, обсуждали вклады. Не жеребцами хвалились, а опрятным немецким бухгалтером с особой системой, приехавшим к нам.

Ну и не пили, понятно, совсем.

Александру-то Петровичу хорошо с рыбными промыслами, с балыками да икрой. А Якову Ивановичу в гвардии служить надо. А в гвардии служить было таким яковам ивановичам очень сложно.

Молодого офицера со средствами, смущённого, заикающегося, заметили. Не только невесты, но и такие персонажи, как Рылеев и Оболенский. И у офицерика Ростовцева голова от политических перспектив несколько сдвинулась. Трубецкие, Оболенские, Орловы, какие имена! Запросто в гости, к столу, кругом герои!

Основанием своего крепкого мужицкого ума, поротыми задами кряжистых дедов своих, Яков Иванович понимал, что попал в барский заговор. Заговор тем более опасный, что имел самые страшные последствия для царствующего дома. Вовлечение в подобные посиделки, на которых решалось, кого брать первым, а кого слать арестовывать второго, особого оптимизма не внушало.

Поставьте себя на его место. Только пробился в свет, только театры, эполеты, карьера, только всё начинает кружевно искриться, а тут сумрачные рассуждения о свержении существующего строя, о формировании специального цареубийственного отряда.

Конечно, Ростовцев практически ничего не знал о планах декабристов. Был зелен. У Рылеева на цепи сидели более решительные цареубийцы. Чин у Якова Ивановича небольшой. Не фигура. Но и отказываться от такого заговорщика организаторам не хотелось.

Ростовцев начал выпутываться. Служа дежурным по гвардейской бригаде, ниточки воедино связал и объяснился с Оболенским. Мол, вы что тут творите?! Раз дело зашло так далеко, то вы с вашим заговором и с ничего не понимающими солдатами дело чьего-то там освобождения и установления нового строя провалите.

Оболенский отшучивался, Рылеев обнимал и целовал.

В это время в России вторую неделю на троне находился гроб, труп императора Александра. Анекдотичность с тайным завещанием «быть царём Николаю» была известна слишком многим.

Сети заговорщиков казались крепкими и страшноватыми. Среди них встречались матёрые упыри с демонстративными повязками на головах и скрежетанием зубов по судьбе возможных предателей.

Ростовцев решает идти к Николаю Павловичу. В об-ход своего начальника генерала Бистрома, что Карл Иванович Бистром, конечно, Ростовцеву не простит уже никогда. Полуобманом добивается аудиенции у Николая и передаёт ему лично собственноручное письмо.

Тезисы письма (они важны оттого лишь, что Ростовцев долго числился чуть ли не иудой):

– Против вас, Николай Павлович, заговор.

– Вы крайне непопулярны в гвардии и обществе.