Дикая история дикого барина

Кроме того, что Бецкой был воспитателем, он был политическим теоретиком, требовавшим создания в России «третьего сословия». Всё условно, всё призрачно – третье сословие, белая питерская ночь, опера «Земира и Азор», в которой партию Азора исполняла воспитанница Хрущёва, так известная нам по портретам смолянок. Всё почти, всё намёком – кто к кому приехал, дочь и внук к дедушке? Случайно или нет выбрана опера по сказке, в которой впервые в качестве героев появляются не аристократы и крестьяне, а горожане, это самое третье сословие? Всё зыбко и почти что сказочно само по себе.

5. Любимую собачку свою Екатерина Алексеевна назвала Земира.

Густав назвал «Земирой» свой любимый линейный фрегат шведского кронфлота.

Собачка нам известна по «Капитанской дочке» Пушкина. Фрегат участвовал в погроме русского флота в морском сражении при Свенсксунде в 1790 году.

6. Вот сидят Екатерина, Густав, Павел, Бецкой, смотрят оперу про розу, которая вот-вот упадёт на лапу Азора. И каждый видит своё.

Бецкой – своих кукольных воспитанниц и игрушечное «третье сословие».

Густав – символ шведского масонства, породнившегося с масонством шотландским через Флоренцию (город цветов), в котором доживал свой век претендент на шотландский престол Стюарт, глава европейского масонского движения.

Павел видит судьбу принца, отец которого был убит врагами, а мать постоянно воюет, позволяя злой силе превратить принца в чудовище.

Екатерина, переживавшая начало развода с Орловым и предчувствующая Потёмкина («чюдо, любое мне, одноглазое»), видит совсем своё.

И все ждут, когда же роза упадёт на лапу Азора.

Собачка уже новорожденно скулит, уже рубят лес для королевского фрегата, уже родились почти все будущие убийцы Павла, в Стокгольме отделывают здание шведской оперы, в которой Густав III получит смертельную пулю в спину.

А вокруг санкт-петербургская белая ночь. И внезапный дикий плач хохотушки Хрущёвой, неожиданно зарыдавшей в конце весёлого представления.

7. Иван Иванович Бецкой в старости ослепнет, и к его рукам привяжут тонкие верёвки, за которые Ивана Ивановича будет дёргать специальный лакей, подавая сигналы, что надо вставать и кланяться, садиться, ложиться, вставать. Директор собственного кукольного театра благородных девиц мужественной марионеткой проживёт свои последние годы.

8. А роза упала на лапу Азора.

Вот так как-то.

Поверить алгеброй гармонию

Всех правильных детей учили правильно читать. Вникать в смысл литературного произведения. Задыхаться от нежности к униженным и оскорблённым, сопереживать непонятым героям.

Я являюсь продуктом воспитания людей особого сорта, каких раньше, наверное, морозными дореволюционными утрами подкидывали младенцами, довольно небрежно завёрнутыми в скомканный номер «Колокола», к полицейской будочке. А потом этих найдёнышей совсем маленькими отдавали в жандармы. Такие люди меня растили, поэтому я хорошо отжимаюсь от пола и художественную литературу читаю особым манером.

Например, смотрю недавно спектакль «Горе от ума». В современной трактовке, конечно. Уселся удобно в кресле, под ноги поставил чайничек свой помятый, ножки, значит, чтобы греть, ну и мало ли кому захочется сбитню во время представления. Зрители вокруг на меня шипят, бусинками глаз сверкают.

Я просто подзадержался несколько, лаясь с гардеробщицами на предмет сдачи моего зелёного ватинового пальто и пухового платка. Не верю я гардеробщицам. Они хитрые какие-то. И алчные.

Пока разматывался, пока калошей стучал по барьеру, а на сцене уже полуголая Софья встречает Чацкого. Так я с разинутым ртом и пошёл по чьим-то ногам, похлопывая не принятыми в гардеробе калошами по особо скандальным харям, позвякивая чайником о флотский бинокль с «Петропавловска». Протёр голову платком всесторонне, поздоровался со знакомыми, сел, фонарик выключил.

Представление модерновое. Половина героев ходит по сцене в рубашках с растерзанным жабо, часть в шинелях, прислуга мелькает без рубашек или с задранным подолом. Могли бы вообще молчать на подмостках – такая хореография, того и гляди свальный грех начнётся.

На сцене вечера у Фамусовых жадно глотал прямо из чайничного горлышка – до того там всё удачно складывалось. Графиню с внучкой спустили на авансцену на верёвках. Репетилов с накрашенными губами. Всего не передать. Хлопал яростнее всех, чуть заливая аудиторию подостывшим сбитнем на имбирном корне.

Вернулся домой полный дивных чувств. Разметался на кушетке, пока с меня сапоги стаскивали, а потом спохватился и к книжной полке опрометью кинулся. Так в одном сапоге и вцепился в текст знаменитой комедии.