Дикая история дикого барина

Ну, это как встречаются два профессора. Один (вроде как бессмысленный гений) постоянно что-то делает, что-то там решает, смыслы выдаёт. И мы его считаем гулякой праздным, хоть он по телефону поминутно докладывает жабе своей старой, профессорше, где он, с кем и сколько. А второй седенький профессор смирно так с заточкой сидит. Ему заточку тёлка одна подарила на пересылке. И заточку этот профессор протирает, вспоминая аспирантские годы. У такого ещё и ледоруб, поди, имеется, и портсигар золотой «Вяземскому от Батюшкова». И этот академик считается у нас тружеником, глубоким пахарем, страдальцем. Пусть заурядным, но усидчивым. Сидит такой, пахан паханом, в руке у него наборная рукоять, и говорит: да ты, Моцарт, недостоин сам себя, ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь… Потом заточкой в столешницу снизу н-на! н-н-н-на! и заканчивает: я знаю, я, я, глядь, я!

Для окончательного понимания надо вспомнить, что дело это происходит в каком-то кабаке, в котором именно Сальери свой человек, а Моцарт в гости приходит.

Но вслед за Сальери мы все по-прежнему уверены, что Моцарт – это такой порхающий чуть ли не голубь с алкоголизмом, а Сальери – матёрый проповедник.

Юродивый

Сидит у себя в кабинете многодетный немолодой литератор. В Германии сидит, сам немец.

Заходит к нему молодой человек. Тоже немец. Студент. И бьёт многодетного литератора ножом насмерть.

Дочка литератора вбегает в комнату, где папу режут. Дочка маленькая ещё, плачет.

Зарезав литератора, убийца себя ножом бьёт, раз и другой. Но не до смерти.

Арестовали убийцу, следствие провели, приговорили к высшей мере.

Убийство произошло по политическим мотивам. Литератор постоянно изводил единомышленников убийцы, его товарищей по борьбе, своими нападками, сообщениями, чуть ли не доносами. Плюс был агентом России.

Убийцу казнили.

Фамилия убийцы была Занд. Фамилия убитого многодетного литератора – Коцебу. Дело было в 1819 году.

Александр Сергеевич Пушкин:

О юный праведник, избранник роковой,
О Занд, твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался глас в казнённом прахе.
В твоей Германии ты вечной тенью стал,

Грозя бедой преступной силе –

И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал.

Это стихотворение «Кинжал». Там ещё про Брута, который хорошо сделал, что убил Цезаря, про всё такое прочее. Тираны, цари, многодетные писатели, прочие гнусные твари, трепещите…

«Я обещал (Карамзину) два года ничего не писать против правительства, и не писал. «Кинжал» не против правительства писан, и хоть стихи не совсем чисты в отношении слога, но намерение в них безгрешно», – пишет Пушкин в письме к Жуковскому. Просто Жуковский поинтересовался у Александра Сергеевича (который уж и не мальчик совсем – 26 годиков), с какого такого Александр Сергеевич эдакое вот стихотворение послал не виноватому ни в чём Карамзину, прекрасно зная, что вся его корреспонденция прочитывается внимательными глазами политического сыска?

Отвечая в письме Жуковскому, что «Кинжал» – он не про то, как хорошо и здорово убивать всяческих тиранов ножами, Пушкин прекрасно знал, что и это письмо будет внимательно прочитано политическим сыском империи.

Писал-то из ссылки в Михайловском. Про то, что стихотворение, в котором человек, зарезавший по политическим мотивам другого человека, – это «юный праведник», оно совершенно безгрешно. Как и юный праведник, зарезавший неправедника на глазах дочери неправедника в неправедном доме за неправедные мысли. Безгрешно, праведно, и всё. Какие могут быть вопросы?

Так вот ловко Александр Сергеевич водил за нос силы правопорядка империи. Годами.

И полемизировал годами с Карамзиным, с которым был в некоторой ссоре по поводу того, что Карамзин назвал Пушкина клеветником, а Пушкин предположил, что Карамзин выступает за рабство.

Потом полемика закончилась. Александр Сергеевич был человеком лёгкого нрава и посвятил Карамзину своего «Бориса Годунова», отосланного на чтение и получение замечаний Николаю I.

Естественно, что имя юродивого (Николка) было выбрано Пушкиным совершенно случайно («Николку дети обижают»). По лёгкости нрава, поэтическому простодушию и отсутствию мстительности.

Отправляя на «утверждение» императору «Бориса Годунова», Пушкин имя юродивого не меняет. Юродивого он любит, считает своим альтер эго.

А имя юродивого Николка, после доверительной беседы с императором Николаем, которого добрые приятели Александра Сергеевича хотели непременно убить, Пушкин просто оставил. Хотя совершенно спокойно мог дать юродивому своему альтер эго другое имя. Тимошка, например. Но оставил Николку.

Юродивый – альтер эго Александра Сергеевича и тёзка императора, единственный вразумительный голос народа в трагедии, ведущий с Борисом Годуновым диалог, вошёл в нашу литературу с ножиком, которым зарезали царевича Дмитрия.