Злость, сверкавшая в глазах Рхыфамуна, сменилась неуверенностью, затем ужасом. Колдун отступал, Каландрилл наседал. Чёрные языки пламени выстреливали в него, в грудь били молоты, волосы горели, кожаные доспехи тлели. Колдун пригоршнями швырял в него заклятия, в мгновение ока спалившие бы любого смертного. Но Каландрилл наступал. Меч был ему и щитом, и орудием гнева, и маяком надежды. Он чувствовал в нем силу, бессмертную силу богини; он чувствовал в нем праведную мощь всех Молодых богов. Но это ещё не все. В этом мече была и сила людей — яростное мужество Брахта, суровая решимость Кати, безграничная преданность Ценнайры и вера Очена. Каландрилл неумолимо шёл вперёд.
Рхыфамун отступал. На его красивом, но злобном лице проступило отчаяние. Колдовство его было бессильно против клинка. Колдун зашатался, опёрся рукой о растрескавшуюся колонну, так и не произнеся до конца очередного заклятия. С диким криком Каландрилл бросился вперёд с высоко поднятым мечом.
— Нет! — взревел Рхыфамун, но клинок опускался все ниже и ниже, уже не встречая колдовского сопротивления.
Он обрушился ему на лицо и разрубил череп пополам. Рхыфамун застонал. Это был страшный долгий стон по потерянной надежде и несбывшейся мечте.
Каландрилл почувствовал сильную болезненную отдачу в ладонях и запястьях и приступ отвратительной тошноты, словно он коснулся квинтэссенции ужаса и зла, стоящего выше человеческого понимания. Но уже в следующее мгновение пришло облегчение и радость победы. Это было как звук трубы, возвещающей победоносное окончание битвы. Что-то вышло из него, словно после того, как дело было сделано, сила оставила его, — Каландрилл вновь стал самим собой. На мгновение он ощутил в себе пустоту; мёртвое тело Рхыфамуна, мерцая, исчезало. Оно не пропадало как обычно, плоть и кости не превратились в прах. Рхыфамун просто испарился, словно с его поражением магия, которая позволяла ему так долго цепляться за телесную оболочку, ушла в небытие. Предсмертный крик его стих, и от него остался только пустой окровавленный халат. Здесь, в оккультном царстве, в эфире, Каландрилл чувствовал, что душа колдуна повержена и что больше он никому угрожать не будет. Рхыфамун воистину умер.
Он наклонился и подолом золотистого халата стёр кровь с меча, сунул его в ножны и повернулся к товарищам.
Ценнайра бросилась к нему и крепко прижала к себе; Каландрилл даже испугался, что сейчас она его раздавит.
— Я боялась, он тебя убьёт, — прошептала она ему в губы.
— А я боялся, что ты умрёшь, а я бы этого не вынес, — ответил он.
И все исчезло. Остались только они вдвоём, и они стояли, прижимаясь друг к другу. Вдруг издалека до них долетел голос Брахта:
— «Заветная книга» у нас, враги мертвы. Так, может, уберёмся отсюда подобру-поздорову, пока тут все не развалилось и нас не засыпало?
Каландрилл высвободился из объятий Ценнайры и огляделся — мавзолей потерял своё великолепие. Теперь они находились в мрачном жалком склепе, образ которого на мгновение он уже видел до этого. Роскошный саркофаг превратился в самую простую каменную гробницу. Склеп содрогнулся, с мрачного потолка на них посыпались куски щебня и труха. Щели, прорезавшие пол, стали расширяться.
— Бежим! — крикнул Каландрилл, и они бросились к выходу.
Кровавый ров превратился в узкий ручеёк, вытекавший из сине-серого гранита; по ту сторону его зеленела вечная трава под щедрым добрым солнцем. Они пошли вперёд. Но тут за спиной у них загрохотало, и они обернулись — огромная скала, обрушившись, завалила вход в пещеру. На мгновение Каландриллу показалось, что за этим грохотом падающих скал он услышал возглас ярости и разочарования, но, может, ему просто показалось… Он повернулся спиной к гробнице и взял Ценнайру за руку, Брахт подхватил под руку Катю и Ценнайру, и они, улыбаясь, пошли по сочной траве.
— Надеюсь, — сказал Брахт, — ты знаешь, как доставить нас в Анвар-тенг? А может, напрямую в Вану?
— Нет, для начала в Анвар-тенг, — возразил Каландрилл. — Мне там кое-что обещали.
Ценнайра сжала его ладонь, и к радости победы примешалась горечь сомнения. Они выиграли битву, Рхыфамун уничтожен, мир спасён от Безумного бога. Но у этой победы останется навечно горький привкус, если Ценнайра не получит назад сердце. Каландрилл вспомнил о колебании, прозвучавшем в голосе Зеду, а до того и в голосе Очена. Неужели это ещё не все? Неужели победа превратится в поражение? Он заставил себя улыбнуться: нельзя позволять неуверенности отражаться на лице и в голосе. Нет, они вернут её сердце. После всего, что пережито, они пройдут и через последнее испытание.
— Как ты это сделаешь? — спросила Катя. — Ты знаешь заклятие?
Каландрилл нахмурился и отрицательно качнул головой, вдруг почувствовав, как под ложечкой у него засосало.
— Не имею ни малейшего понятия, — сказал он и даже подумал, что им навеки грозит остаться в эфире.
— А это не ворота? — вдруг спросила Ценнайра.