Дикая ночь

Он сам его сюда втравил. Фруктовый Пирог сидел на своем тепленьком местечке и в ус не дул; но пришел Босс и втянул его в чертовски рискованное дельце. И тот не смог отказать Боссу. Он не мог ему даже показать, что ему это совсем не нравится. А ему это не нравилось: он все время был точно на иголках. Но поскольку он не мог выплеснуть свои чувства на Босса, то отыгрывался на мне.

Вот в чем была его проблема. Я сразу должен был это понять. Так оно все и было… наверное.

Его брат. Даже если бы у него был брат, даже если бы у него было пятьдесят пять братьев и я бы их всех убил, он бы ко мне и пальцем не притронулся. По крайней мере, пока я не сделаю свою работу. Я должен был это понимать. И я это понял, как только начал думать. Но Босс разыграл все слишком быстро, он не дал мне опомниться. Зачем думать, если можно просто убить?

Босс хотел внушить мне мысль, что Фруктовый Пирог поехал в Пирдэйл по собственной инициативе. Если бы он не внушил мне эту мысль, я бы начал размышлять, по какой причине он там оказался… о настоящей причине. Потому что его туда послали. Если бы я это знал, то мог бы бросить дело. Бросить и сбежать… вместо того чтобы получить то, что обычно получают парни, провалившие работу.

Фруктовый Пирог был не слишком умен. Для поручений, которые подкидывал ему Босс, особого ума не требовалось: например, передать кому-нибудь деньги или подмазать нужных людей для заключения сделки. Но у него не хватало ума даже для этого. В тот раз он, наверное, разминулся с тем, кого должен был встретить, и, вместо того чтобы просто отложить встречу и уехать, болтался без дела в городе. А заодно решил подколоть меня.

Я пощекотал его ножиком, и назад он вернулся в некоторой тревоге. Он почувствовал, что допустил какой-то промах. Ему следовало лучше знать манеру Босса — когда он вами не доволен, вы ни за что об этом не догадаетесь, — но, как я уже сказал, он был не слишком умен, и…

Или все было по-другому? Может быть, я сам сбиваю себя с толку? И Босс просто выложил мне все как есть?

Может быть. Парни вроде меня… кто привык все время заглядывать за угол, тот плохо видит у себя под носом. Чем правдоподобней объяснение, тем меньше он ему верит. Босс мог играть со мной в открытую. Я был абсолютно уверен, что это не так, но все-таки он мог играть со мной в открытую. Мог или не мог? Не мог — или мог.

Я ничего не знал. Я ни в чем не был уверен. И дело было совсем не в Боссе и не во Фруктовом Пироге. Винить надо было только одного человека — безмозглого и выдохшегося сопляка по имени Чарльз Биггер.

Крутой парень… Головастый сукин сын…

Я чувствовал это. Холодная муть затягивала мне глаза. Сердце билось так, словно кто-то стучал в дверь. Оно колотилось, как испуганный ребенок, случайно запертый в шкафу. Я чувствовал, как мои легкие сжимаются, точно кулаки, — два тугих и твердых обескровленных комка. И вся кровь из них бросилась мне в мозг.

На Таймс-сквер поезда ждала целая толпа. Я прошел сквозь них. Я шел напролом. Расталкивал людей и наступал на ноги. И никто не сказал мне ни слова — наверное, все чувствовали, что во мне сидит, и понимали, что меня лучше не трогать. Правильно делали.

Навстречу шла женщина, и я заехал ей локтем в грудь, так сильно, что она едва не выронила ребенка, которого несла на руках. И ей тоже повезло, что она ничего не сказала, а вот ребенку, может быть, не повезло. Возможно, ему было бы лучше сразу упасть под колеса. Все бы на этом и кончилось.

Почему нет? Скажите мне — почему нет?

Я вернулся на Сорок седьмую улицу и по дороге купил пару газет. Свернув их в крепкий рулон, засунул его под мышку, и мне было приятно его твердое прикосновение. Потом свернул их еще круче и стал похлопывать ими по ладони. И это тоже было приятно. Я шел по улице, помахивая ими, как дубинкой, все сильнее и сильнее, все резче и резче, и…

Держать себя руках, держать себя в руках…

Кто это сказал? Я усмехнулся, от усмешки губам стало больно, и мне понравилась эта боль… Держать себя в руках…

Конечно. Я знаю. Надо держать себя в руках. Я умею держать себя в руках. Мне это нравится. Есть только одна вещь, которая нравится мне еще больше… но этим людям очень повезло. А через минуту я буду у себя в номере. И все будет хорошо.

Я поднялся по лестнице пешком. Единственный лифт в гостинице был переполнен, и мне хватило ума туда не входить.

Я преодолел последний пролет лестницы и прошел по коридору до последней двери справа. На секунду я прислонился к ней, задыхаясь и дрожа. Меня трясло так, словно я только что вырвался из драки, и…

И тут я услышал это. Бульканье и плеск.

Одышка и озноб прошли. Я повернул ручку двери. Она была открыта.

Я остановился в дверях ванной, глядя на нее.

Она сидела в ванне, наклонившись вперед и подняв руку, чтобы намылить себе подмышку. Увидев меня, она выронила мочалку и издала негромкий вскрик.

— Господи, Карл! Ты напугал меня до смерти.

— Что ты здесь сделаешь? — спросил я.