В вышине рисовались блёклые штрихи света. Скорее всего, в потолке располагался люк, закрытый решёткой с толстыми прутьями. Для вентиляции. Или для слива воды.
Если для воды, то…
Нет. В Кириной темнице было холодно, но сухо. А что там наверху? Может, улица, а может, другое помещение, тоже не слишком светлое. Прорывающееся сквозь прутья решётки тусклое сияние разгоняло мрак только возле самого потолка. Дальше властвовала тьма, и внутри неё Кира чувствовала себя не материальным телом, а сгустком ощущений, комком нервов. Она, словно заворожённая, смотрела вверх, будто надеялась, что под воздействием её умоляющего взгляда расстояние сократится, потолок опустится, и она сможет выбраться наружу.
Шея затекла. И всё. Больше никаких результатов. Но неожиданно перекрестья решётки вычертились резче. Поток света усилился, пробил мрак до самого пола, и…
Лучше бы так и оставалось темно. Лучше бы. Потому что в блёклом луче Кира увидела их. Тех существ, что приволокли её сюда.
Они выглядели почти как люди. Вот именно, почти.
Кожа бледная, даже не белая, а словно прозрачная, и сквозь неё отчётливо проступают тёмные линии сосудов. Губ будто бы и совсем нет, никак не выделяются, лишь толстым чёрным штрихом над острыми подбородками прорезь рта. Глаза навыкате и тоже белёсые, подёрнутые мутью. Как у слепых. Вместо волос короткая редкая щетина, которая покрывает и лоб, и щёки. Она даже на пальцах растёт.
Кира не видит её сейчас, но хорошо помнит по тому моменту, когда худые руки тянулись к ней, чтобы схватить. Неестественно худые, чем-то напоминающие лапки насекомого. Даже пальцев на них вроде бы не пять, как у людей, а меньше.
Вместо одежды на существах грязные лохмотья, местами разодранные до нитей. Они свисают паутиной, колышутся и, кажется, вытягиваются всё длиннее. Сейчас опустятся до пола и поползут к Кире, чтобы опутать ловчей сетью. Но она и так уже можно считать, что поймана, от ужаса с места не в состоянии сдвинуться. Да и есть ли смысл в движении. Пространство замкнуто, не сбежать.
И совсем непонятно откуда в нём взялся ещё один человек. Его точно не было. До последнего момента. Он словно только что родился прямо из тьмы ‒ внезапно оказался между Кирой и тварями. Стоял неподвижно, ноги чуть расставлены, голова наклонена вперёд. Руки расслабленно висят вдоль боков, ладони сжимают кинжалы, и тусклые блики знакомо играют на тонких лезвиях.
Он? Тоже он? Здесь? Сейчас? Невозможно. Почему?
Взмах руки, и кинжал, словно чёрную ткань, рассёк темноту. Та разлетелась лоскутами, в глаза ударил свет. И Кира проснулась.
Она не сразу поняла, где она и что с ней. Страх ещё несколько мгновений сжимал сердце, рождая смятение и нервный трепет в груди, но потом отодвинулся, когда сквозь кошмар сна стали проступать привычные вещи: веранда загородного дома, цветочные вазоны на её перилах, расцвеченный осенними красками участок.
Данька спокойно спал в коляске, а Кира, похоже, задремала в деревянном кресле, укачивая его, и ей приснилось…
Что же ей приснилось?
Темнота, отчаяние, холод, от которого Кира поёживалась до сих пор. Хотелось завернуться в тёплый плед, отхлебнуть горячего чая, отогреть замёрзшие пальцы, сжимая кружку с ним. Но больше всего хотелось уверенности. В том, что рядом окажется кто-то, способный поддержать и защитить. От любого. Даже самого невероятного и необъяснимого.
Сон не отпускал. Несмотря на сверхъестественность и причудливость он казался реальным. Пробудившееся воспоминание, слегка преобразованное сознанием. То, что действительно случилось когда-то. Он не таял, как обычно происходило с другими снами, а постепенно вытягивал из глубин памяти всё новые и новые подробности, выстраивал их последовательно и логично.
Уже Данька проснулся, и Кира его кормила, и делала что-то ещё, почти не задумываясь, на автомате. Потому что мыслями целиком овладели воспоминания. Теперь они проступали сквозь привычные вещи, становились всё более чёткими, усиливали понимание: это действительно был не просто сон. И Кира поинтересовалась у мамы, когда они находились вдвоём в комнате.
Ещё с ними был Данька, но его ведь можно не считать. Как участника разговора. Кира сидела на диване с сыном на руках, а мама гладила детские вещи.
‒ Мам, слушай. Когда мне было лет пятнадцать, ничего такого не случалось? Я никуда не пропадала?
Та застыла на середине движения, а потом медленно развернулась, внимательно посмотрела на дочь.
‒ Почему ты вдруг спрашиваешь? ‒ в голосе не чувствовалось ни особой тревожности, ни испуга, лишь чуть-чуть проявилась насторожённость, и Кира сама сделала вывод.
‒ То есть пропадала. Да?
Мама согласно кивнула, но выкладывать подробности не торопилась. Хотя прекрасно видела, что Кира их ждёт. А потом всё-таки решилась.
‒ Тебя не было всю ночь. Мы сами бегали по знакомым, по улицам, тебя искали. ‒ На мамино лицо будто бы легла тень, чётче обозначила морщинки. ‒ В полицию сообщили. Они тоже искали.
‒ И нашли?