Дикая охота короля Стаха

И он посмотрел на меня через очки с весьма гор­деливым видом. Он был вполне доволен, этот потомок Шемяки, доволен тем, что учиняет суд и расправу в уезде, что сидит в высоком кресле с подлокотниками, что перед ним кипа бумаги, что протоколист с уни­женным благоговением пятится к двери, ежеминутно отбивая поклоны.

Я понял, что, если я не наступлю ему на мозоль, я погиб. Потому я придвинул к себе стул и сел на него верхом.

— Мне кажется, что в яновских окрестностях не­много забыли об учтивости. Потому я сяду сам.

Прокурор, вежливый молодой человек с синяками под глазами, как будто от постыдной болезни, сухо сказал:

— Об учтивости пану стоит мо́вчать. Вы явились сюда и сразу нарушили спо́куй мирных обыватэ́люв. Скандалы, збуйства, попытка завязать дуэлю со смертельным исходом на балу у глубокоуважаемой пани Яноскей. И, к тому же, посчитали достойным на́бить полицейске́го чина при исполнении служебных обовензкув. Чужак, а лезете в наше жи́те...

Холодная ярость зашевелилась у меня где-то под сердцем.

— Грязные шутки в доме, у хозяина которого ешь, надо наказывать не бичом по лицу, а честной пулею. Он оскверняет достоинство людей, которые беспомощны перед ним, не могут ответить. Суд должен заниматься именно такими делами, сражаться за справедливость. Вы говорите о мирных обывателях. Отчего же вы не обращаете внимания на то, как этих мирных обывателей убивают неизвестные преступники. Ваши окрестности терроризируют, а вы сидите тут со своими входящими и исходящими... Позор!

— Разговор об убийстве гасударственава праступника, а аднака обывателя и шляхтича Светиловича будет вестись не с вами,— заскрипел судья.— Российский суд не атказвает никаму в защите, дажэ праступникам. Аднака дзела идет не о том. Вы знаете, что за скарблення пристава мы можам... вас присудить да двюх нядзель ареста или штрафа и, как говорили предки, баниции [31] за прадзелы яновских окрестностей.

Я разозлился.

— Вы можете сделать это силою. Но я найду на вас управу в губернии. Вы покрываете убийц, ваш пристав позорил законы империи, говорил, что убийством шляхтича Светиловича вы не намерены заниматься!

Лицо судьи покрылось апоплексическим малиновым румянцем. Он вытянул шею, как гусь, и прошипел:

— А ачевидцы этава разгавора, почтенный пане Белорецкий, у вас есть? Свидетели? Свидетельки? Где они?

Адвокат, как достойный представитель умиротво­ряющего начала в российском суде, волшебно улыб­нулся:

— Натурально, пану Белорецкому нету свидетели. И вообще, это ест глюпость: пристав не мог такое сказать. Пан Белорецкий себе это просто представить, оппонента слова он не схватить.

Он бросил в рот монпансье, которое достал из бон­боньерки, похлопал губами и тихо прибавил:

— Нам, дворянам, положение от пан Белорецкий ест особенно понятный. Мы не хотим вам неприятно делать. Пускай вас тихо и мирно отсюда уехать. Тогда все тут, как говорить, образуется, и мы дело заминать будем... Нун, гут?

Собственно говоря, для меня это было самым ра­зумным выходом, но тут мне на память пришла Яновская.

«Что будет с нею? Для нее это может закончиться смертью либо сумасшествием. Я поеду, а ее, глупышку, только ленивый не обидит».

Я опять сел на стул и сжал виски, потом спрятал пальцы рук между коленями, чтобы они не выдали моего волнения.

— Я не поеду,— заявил я,— прежде всего, пой­майте преступников, которые прикрываются именем призраков. А потом я исчезну отсюда навсегда.

Судья вздохнул:

— Мне кажатся, што вам приведется пойти от­сюда быстрее, нежели поймают этих ми... михи...

— Мифических,— подсказал адвокат.

— Вот-вот, михичаских праступников. И приведется пойти атсуда не по собсцвенной охоте.

Вся кровь кинулась мне в лицо. Я чувствовал, погиб, что они совершат со мною то, что им заблагорассудится, но шел ва-банк, ставил на последнюю карту, так как сражался за счастье той, которая была мне дороже всего.

Невероятным усилием я заставил мои пальцы не дрожать, когда вытащил из портмоне большой лист бумаги и ткнул им под нос. Но голос мой пресекался от ярости:

— Вы, кажется, забыли, что я из Академии наук, что я член Императорского географического общества. Вы видите это? И я обещаю вам, что, как только я освобожусь, я пожалуюсь государю и не оставлю от вашей вонючей норы камня на камне. Я думаю, что государь не пожалеет трех негодяев, которые хотят удалить меня отсюда, чтобы устраивать свои темные делишки.

В первый и последний раз я назвал другом человека, которого стыдился назвать даже соотечественником. Я ведь всегда стремился забыть тот факт, что предки Романовых происходят из Беларуси.

А эти оболтусы не знали, что каждый второй член географического общества дорого дал бы, только бы оно не называлось императорским.

Но я уже почти кричал:

— Он заступится!

Думается мне, что они слегка заколебались. Судья снова вытянул шею и... все-таки шепнул:

— А будет ли прыятна гасудару, что член такого уважаемого общаства знюхался с гасударцвенными преступниками. Многие уважаемые хозяева имений пожалуются на это тому самому гасудару.