Так мы дошли до знаменитого и дважды описанного мною места, где застыл в трясине отец Надеи Романовны. Мы переворошили всю сухую траву, хотя глупостью было бы искать тут что-то после двух лет.
И наконец дошли до того места, где небольшой обрывчик внезапно возносил луговину над трясиной.
— Тут,— сказал Рыгор.
Над самым обрывом торчал из земли небольшой ствол, обломок от дерева, которое когда-то росло здесь. Корни его, как могучие змеи, оплетали обрывчик, спускались в трясину, будто желая напиться, либо просто висели в воздухе.
— Руки Романа были над поверхностью трясины? — спросил я.
Тяжелые веки Рыгора опустились, он припоминал.
— Да, были. Правая была даже вытянута, он, видимо, хотел ухватиться за корень, но не дотянулся.
— А может, просто бросил что-то туда, под корни, где, видишь, яма?
— Давай посмотрим.
И мы, хватаясь за корни и забивая ногти землей, спустились почти к самой трясине, едва удерживаясь на маленьких скользких ступеньках, которые были на крутом откосе. Под корнями действительно была яма, но там ничего не было. Разочарованный, я собирался было лезть наверх, но Рыгор остановил меня.
— Остолопы мы. Если там вправду что-то есть, так это под почвой. Он мог бросить, но ведь два года минуло, свод этой пещерки осыпался и схоронил то... эту вещь.
Мы начали царапать пальцами убитую вязкую почву, высыпать ее из пещерки, и — хотите верьте, хотите нет — вскоре пальцы мои наткнулись на что-то твердое. На ладони моей лежал портсигар из «птичьего глаза». Больше в пещерке ничего не было.
Мы выбрались на луговину и осторожно обчистили с портсигара рыже-коричневую почву, перемешанную с глиной. В портсигаре лежал лоскуток белой материи, вырванный, видимо, зубами. И на этой тряпочке были невыразительные рыже-коричневые буквы: «Ворона уб...»
Я передернул плечами. Черт знает, что это было! Либо свидетельство, что Романа убил Ворона, либо просьба к Вороне убить кого-то. Рыгор посмотрел на меня холодными глазами.
— Выяснили, пан Андрей. Загнал его сюда Ворона. Завтра будем его брать.
— Почему завтра? Может, он явится именно сегодня?
— Сегодня пятница. Пан забыл об этом. Бандита, как говорится, ищи в церкви. Святые слишком и Божьи. Режут с именем Святой Троицы на устах. Они придут завтра, потому что потеряли терпение. Им надо избавиться от тебя.
Помолчал, глаза вспыхнули недобрым огнем.
— Завтра наконец приведу мужиков. С вилами. И тебе дадим. Если с нами, так до конца. Будем караулить возле поваленной ограды. И всех положим, всех. Под самый корень чертово семя...
Мы пошли вместе к Болотным Ялинам и там узнали, что Надея Романовна не одна. У нее сидел пан Гарабурда. Яновская за последние дни сторонилась меня, а когда мы встречались — отводила потемневшие, грустные, как осенняя вода, глаза.
Потому я через экономку вызвал ее в нижний зал, где Рыгор мрачно смотрел на святого Юрия, такой же могущественный и высокий, как статуя. Яновская вышла, и Рыгор стыдливо подтянул под стул ноги, так как натоптал на полу. Но голос его по-прежнему был груб, когда он обращался к ней, только в глубине что-то неощутимо дрожало.
— Слушайте, ясная пани. Мы нашли короля Стаха. Это Ворона. Дайте мне пару ружей. Завтра мы покончим с ними.
— Кстати,— перебил я,— я ошибся тогда. Я спрашивал у вас, не знаете ли вы человека, фамилия которого начинается с «Ликол...». Сейчас я спрашиваю, знаете ли вы человека, прозвище которого Ликол, просто Ликол? Это самый опасный человек в этой банде, возможно, даже вдохновитель.
— Нет! — вдруг крикнула она, засунув кончики пальцев в рот.
Глаза ее расширились, застыли в тоске.
— Нет! Нет!
— Кто он такой? — мрачно спросил Рыгор.
— Пожалейте, пожалейте меня! Этого не может быть... Он такой добрый, искренний. Он держал Светиловича и меня на коленях. Тогда наш детский язык не мог произнести его имя, мы его перекручивали, и из этого родилось прозвище, которым мы называли его только между собою. Немногие знали его
— Кто это? — неумолимо повторил Рыгор, двигая каменными челюстями.
И тогда она заплакала. Плакала навзрыд, как ребенок. И сквозь рыдания наконец вырвалось:
— Пан Ликол... Пан Рыгор Дуботолк.
Я был поражен в самое сердце. Я остолбенел, я задохнулся.
Не может быть! Что вы! Такой добрый человек! И, главное, какая ему польза!
А память услужливо подсунула слова одного из мерзавцев под деревом: «Любит древности». И даже неизвестное «...ички на...» из письма Светиловичу вдруг закономерно превратилось в любимое присловье Дуботолка: «Угоднички наши, что это творится на земле?!»
Я протер глаза и отогнал одурение.
— Нет, не может быть. Какая ему польза, он совсем и не наследник пани.
И тут догадка молнией полыхнула в моей голове.
— Подождите тут, Надея Романовна. Подожди, Рыгор. Я пройду к пану Гарабурде. Потом мне надо будет перебрать вещи Бермана.
— Хорошо,— грустно сказала Яновская.— Его похоронили уже.
И я побежал по лестнице. Мысли мои шли в двух направлениях. Первое: Дуботолк мог договориться с Берманом (только почему он убил его?). Второе: Гарабурда тоже мог как-то зависеть от Дуботолка.